Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Поллан cтр.№ 81

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности | Автор книги - Майкл Поллан

Cтраница 81
читать онлайн книги бесплатно

Автоматическая коррекция – сущностное свойство нашего восприятия, которое (это обычно характерно для здравого, рассудочного ума взрослого человека) в той же степени основывается на обусловленных образованием догадках и предположениях, как и на необработанных данных, поставляемых органами чувств. К тому времени, когда ребенок становится взрослым, его ум настолько хорошо приноравливается к окружающей реальности, что не только приучается наблюдать за ней и исследовать ею, но и учится делать вполне обоснованные предсказания относительно самой этой реальности, что позволяет нам оптимизировать расход энергии (психической и прочей), а стало быть, способствует нашему выживанию. Поэтому наш ум, не удосуживаясь выстраивать с нуля новое представление, основанное на необработанных данных, поставляемых органами чувств, сразу же переходит к разумному умозаключению, взяв для затравки лишь небольшую толику этих данных и полностью опираясь на свой прошлый опыт. Наш мозг – это машина предсказаний, оптимизируемая нашим жизненным опытом, и когда речь заходит о лицах, многовековой опыт ему подсказывает: лица всегда выпуклые, а не полые, поэтому полая маска, должно быть, является той вполне предсказуемой ошибкой, которую необходимо исправить.

Поэтому эти так называемые байесовские выводы (названные по имени Томаса Байеса, английского математика и философа XVIII века, создавшего математическую теорию вероятности, на которой и основываются эти психические предсказания) исправно служат нам большую часть времени, ускоряя процесс восприятия с целью экономии усилий и энергии, но они с таким же успехом могут и обмануть нас, заманив в ловушку предвзятых и заведомо лживых образов реальности, как это происходит в случае с вращающейся маской.

Однако, как оказывается, байесовский принцип срабатывает далеко не всегда: некоторые люди (шизофреники, например, или, если верить некоторым нейрофизиологам, те, кто принимает большие дозы психоделиков) не «видят» реальность в свете, обусловленном предсказуемыми выкладками. (К их числу относятся и малые дети, которые еще не наработали базу данных, необходимую для обоснованных предсказаний.) Но здесь возникает один весьма интересный вопрос: возможно ли, что восприятие шизофреников, людей, сидящих на психоделиках, и детей (по крайней мере, в некоторых случаях) более точно, то есть менее обусловлено ожиданием и потому более близко к реальности, чем восприятие трезво- и здравомыслящих взрослых людей?

Прежде чем начать сеанс, я прокрутил этот клип, записанный на моем ноутбуке. Маска, вертевшаяся на экране, серая на черном фоне, несомненно являлась продуктом компьютерной анимации и удивительно удачно сочеталась с визуальным стилем того компьютерного мира, в котором я побывал. (На следующий день, во время нашего с Мэри общения ради лучшей притирки, она предположила, что, возможно, именно этот образ маски и создал весь этот компьютерный мир в моем воображении и завлек меня туда. Мол, более лучшей демонстрации влияния установки и обстановки и придумать трудно.) Так вот, по мере того как маска поворачивалась и ее выпуклая сторона заменялась полой, последняя тоже представала моему взгляду как выпуклая, но этот процесс происходил несколько медленнее, чем раньше, до того как я съел гриб. Очевидно, байесовский принцип все еще доминировал в моем мозге. Что ж, придется повторить эксперимент чуть позже.

* * *

Когда я лег на матрас, прикрыв глаза наглазниками, то, к своему немалому удивлению, вновь оказался в компьютерном мире, но на этот раз в нем что-то изменилось, и эта метаморфоза, несомненно, была обусловлена действием добавочной дозы. Если раньше ландшафт, по которому я странствовал, казался мне частью меня самого и всю сцену я воспринимал тоже с точки зрения меня самого, так что в целом мое отношение к происходящему не искажалось (сюда можно отнести весьма критичное отношение к музыке, например, или опасения, что вот-вот появятся демоны), то теперь мое привычное «я» и все воспринимаемое им начало рассыпаться прямо на моих глазах, сначала медленно, а затем все более и более ускоряясь, пока раз! – и не рассыпалось совсем.

«Я» теперь обратилось в стопку квадратных бумажек размером с канцелярские, обычно используемые для записей и закладок, и все они под порывами ветра разлетались по сторонам. Но нынешнее «я», участвующее в этой кажущейся катастрофе, не обнаруживало никакого желания гоняться за этими листочками, чтобы водворить их на место и там самым восстановить мое былое «я». Вообще никакого желания. Кем бы я сейчас ни был, меня устраивало все, что бы ни случилось. Неужели эго больше нет? Что ж, прекрасно; в сущности, отсутствие эго – самая естественная вещь в мире. А потом я взглянул на ландшафт и снова увидел себя в нем – как мазок краски, как масло, покрывающее широкие просторы мира тонким слоем субстанции, в которой я признал себя самого.

Но что это за «я», которое сумело так тонко вписаться в сцену растворения? Хороший вопрос. Во всяком случае, это точно не я. Более точно это состояние трудно выразить. Ограниченность нашего языка создает здесь немалую проблему, ведь чтобы дать полное представление того разделения или раскола, которое представилось моему взору с позиции моего «я», мне понадобилось бы совершенно новое местоимение первого лица, потому как то, что наблюдало за это сценой, представляло собой некое наблюдающее око или некий способ осознания, полностью отличавшийся от привычного мне «я»; в сущности, я бы хорошенько подумал, прежде чем решился бы использовать понятие «я» для описания преобладавшего у меня осознания – так оно отличалось от моей обычной персоны. Если то «я» всегда было неким субъектом, заключенным в рамки тела, то это «я», казалось, совсем не было ограничено какими бы то ни было рамками тела, хотя я и имел доступ к его перспективе. Эта перспектива была в высшей степени беспристрастной, нейтральной по всем вопросам ее интерпретации и совершенно невозмутимой даже перед лицом того, что по всем статьям должно было обернуться для меня абсолютной личной катастрофой. И тем не менее «личное» было стерто, было уничтожено. Все, чем я когда-то был и что называл самим собой, все это «я», шесть десятилетий пребывавшее в стадии становления, теперь растворилось и рассеялось по всей сцене. То, что всегда было мыслящим, чувствующим, воспринимающим субъектом, пребывавшим здесь, теперь стало объектом, находившимся где-то там. Я стал краской!

Суверенного эго со всем его боевым снаряжением и всеми его страхами, с его обращенными в прошлое обидами и устремленными в будущее тревогами, – этого эго больше не было, и некому было оплакивать его кончину. И тем не менее что-то от него все же оставалось, и этим «что-то» было голое бестелесное осознание, которое с благосклонным безразличием взирало на сцену разрушения своего «я». Я тоже присутствовал в этой реальности, но как нечто совсем другое, нежели мое «я». И хотя не было никакого «я», которое могло бы чувствовать, присутствовал, однако, некий чувственный тон, спокойный, удовлетворенный, ничем не обремененный. Это была жизнь после смерти эго – новость сама по себе очень важная.

Когда я возвращаюсь мыслями к этой части моего запредельного опыта, я порой задаюсь вопросом: а не было ли это длительное осознание тем самым «Свободным Умом», с которым соприкоснулся Олдос Хаксли во время своего мескалинового трипа в 1953 году? Хаксли так и не объяснил, что именно он имел в виду под этим понятием, отметив только, что «Свободному Уму принадлежит вся полнота осознания», но он, скорей всего, стремился выразить некую универсальную, неделимую форму сознания, совершенно не связанную с конкретным мозгом. Другие называют эту реальность космическим сознанием, Сверхдушой или Универсальным Разумом. Считается, что она не существует вне нашего мозга, являя собой некое свойство Вселенной, такое же, как свет или сила притяжения. То есть это нечто всепроникающее. И нечто конститутивное. Некоторые индивидуумы в определенное время получают доступ к этому осознанию, что дает им возможность постигать реальность, по крайней мере какое-то время, в совершенном свете.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию