Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - читать онлайн книгу. Автор: Майкл Поллан cтр.№ 104

Страница

В 1972 году Станислав Гроф и Билл Ричардс, в то время работавшие в Спринг-Гров, писали, что ЛСД вызывает у пациентов такое ощущение «единства с космосом», что смерть «вместо того чтобы казаться абсолютным концом всего сущего и шагом в ничто, вдруг предстает как переход к иному типу существования… Идея возможной непрерывности сознания после физической смерти оказывается более правдоподобной, чем противоположная ей».

* * *

Участникам псилоцибиновых испытаний, проводившихся в Нью-Йоркском университете, по окончании сеанса предлагалось написать отчет о своем «путешествии», и Патрик Меттес, работавший в сфере журналистики, отнесся к этому заданию весьма серьезно. По словам его жены, Лайзы, после сеанса, который состоялся в пятницу, Патрик все выходные трудился над составлением описания, тщательно осмысливая пережитое. Лайза согласилась передать мне на время этот отчет, чтобы я мог с ним ознакомиться, и заодно дала согласие на то, чтобы Тони Боссис, терапевт Патрика, показал мне те заметки, которые тот делал во время этого и других психотерапевтических сеансов.

У Лайзы (она в то время работала менеджером по маркетингу в компании по производству кухонной посуды) на то январское утро 2011 года была назначена важная деловая встреча, поэтому Патрик из своей квартиры в Бруклине доехал до угла Первой авеню и Двадцать четвертой улицы (именно там находится зубоврачебный колледж Нью-Йоркского университета, где проводились испытания) на метро. (Зубоврачебный колледж как место проведения испытаний был выбран по той причине, что на тот момент и больница в Беллвью, и онкологический центр университета предпочитали держаться на расстоянии от любых исследований, связанных с психоделиками.) Его встретили дежурные терапевты Тони Боссис и Кристаллия Каллионци; они ознакомили Тони с графиком работы и ровно в 9:00 вручили ему чашку с таблеткой, но был ли то псилоцибин или плацебо, никто из них не знал – по крайней мере, первые полчаса. Прежде всего Патрика попросили сформулировать свои цель и намерение; они, по его словам, состояли в том, чтобы научиться лучше справляться с тревогой и депрессией, обусловленными болезнью, и по возможности устранить то, что он называл «сожалением о неудавшейся жизни». Для создания надлежащей обстановки он разместил в комнате несколько фотографий, снятых в день их свадьбы, а также снимки своей собаки Арло.

В 9:30 Патрик лег на кушетку, надел наушники, наглазники и затих. В своем отчете Патрик сравнил начало «путешествия» с запуском многоразового космического корабля; это был, по его словам, «физически тяжелый и довольно неуклюжий взлет, который в конце концов сменился блаженно-безмятежной невесомостью».

Многие из добровольцев, с которыми мне пришлось беседовать, описывали свои первые ощущения в эти минуты как полные неизбывного страха и тревоги, и только затем, подначиваемые дежурным терапевтом, они пускались в странствие. Именно в эти минуты оказывались как нельзя более кстати «предполетные инструкции», с которыми их знакомили перед сеансом: мол, если отдадитесь на волю происходящего («доверьтесь, освободитесь и откройтесь»), вскоре то, что поначалу кажется страшным и пугающим, претворится во что-то другое, во что-то приятное и даже исполненное блаженства.

В самом начале своих странствий Патрик встретил жену своего брата, умершую от рака более двадцати лет тому назад, когда ей было сорок три года. «При виде меня Рут совсем не удивилась, – пишет он, – и пошла вместе со мной, служа мне в качестве проводника. У нее было полупрозрачное, почти светящееся тело, так что я ее сразу узнал… Эта стадия моего путешествия оказалась связанной с женским началом». Затем на сцене ненадолго появилась Мишель Обама. «Разлитая вокруг меня мощная женская энергия ясно доносила ту мысль, что мать, всякая мать, независимо от ее недостатков… не может НЕ любить своего отпрыска. Это было очень сильное ощущение. Я понял, что плачу… мной овладело ощущение, словно я собираюсь выйти из материнского лона… что я опять рождаюсь на свет. Мое повторное рождение протекало гладко… умиротворенно».

Однако со стороны все происходившее с Патриком гладким и умиротворенным отнюдь не казалось. Он плакал, отмечает Боссис, и тяжело дышал. Именно в этот момент он первый раз сказал: «Рождение и смерть – это тяжкий труд» – и вроде как начал биться в конвульсиях. Затем он схватил Каллионци за руку, в то же время разводя свои колени в стороны и надавливая на них, как будто принимал роды. Вот некоторые из записей, сделанные Боссисом во время сеанса:

11.15: «О боже!»

11.25: «Это же так просто».

11.47: «Кто знал, что и мужчина может родить?» И затем: «Я вот родил, а для чего, не знаю».

12.10: «Это просто невероятно. – (В этот момент Патрик смеялся и плакал одновременно.) – О боже, все теперь имеет смысл, все так просто и прекрасно».

Патрик попросил сделать перерыв. «Мне стало невмоготу», – написал он. Он снял наушники и наглазники. «Я сидел и разговаривал с Тони и Кристаллией. Сказал, что подобное стоило бы пережить всем… если бы каждый это пережил, то никто бы уже не стал бы причинять вред другому… войны стали бы невозможными. Сама комната и всё, что в ней, было прекрасным. Тони и Кристаллия, сидевшие на подушках, прямо-таки лучились светом!» Они проводили его в ванную комнату. «Даже микробы (если таковые имелись) были прекрасны, как и всё в нашем мире и во вселенной».

После этого он высказал нежелание «возвратиться обратно».

«Тяжелая работа, но мне пришлась по вкусу страсть к приключениям». В конце концов он снова надел наглазники, наушники и лег на кушетку.

«С этого момента единственным критерием, принимавшимся во внимание, была любовь… Она была и является единственной целью. Казалось, любовь струилась из какой-то точки света… она вибрировала… и я чувствовал, что и мое физическое тело тоже пытается вибрировать в унисон с космосом… отчаявшись, я чувствовал себя как мальчишка, не умеющий танцевать… но вселенная отнеслась к этому спокойно. Острая радость… блаженство… нирвана… была неописуемой. В сущности, нет слов, чтобы в точности описать все пережитое мной… мое состояние… это место. Я знаю, нет такой земной радости, которая хотя бы близко соответствовала этому чувству… никакое чувство, никакой идеал красоты, ничто во время моего пребывания на земле не ощущалось таким чистым, радостным и чудесным, как высшая точка этого путешествия». Вслух же он сказал: «Никогда до этого не испытывал оргазм души». Даже музыка приобретала осязаемые формы: «Я заучивал песню, очень простую песню… она состояла из одной ноты… ноты „до“… эта была вибрация вселенной… собрание всего сущего… все это вместе тождественно Богу».

Затем, пишет Патрик, к нему пришло прозрение, связанное с простотой. Он размышлял о всякой всячине: политике, пище, музыке, архитектуре, теленовостях (его профессиональная стихия) и вдруг понял, что все это, как и многое другое, страдает «избыточной сложностью. Мы составляем песню из слишком большого количества нот… рецепты из слишком большого числа ингредиентов… одежду, которую носим, и дома, в которых живем, из слишком большого числа ярких пятен и ненужных завитушек… все это кажется бессмысленным, тогда как все, что нам действительно нужно, – это сосредоточиться на любви». А потом он увидел Дерека Джитера, а потом шорт-стоппера из «Янки», «совершающего еще один балетный разворот в сторону первой базы».

Страница