– Хватит! Про экономию я от вас каждый день слышу! Доэкономились до воздушной тревоги! Работу нужно делать хорошо, или не делать ее вообще! Я не могу писать за журналистов каждую публикацию, и не могу просматривать их творчество за вас!
– Я… Я больше не бу…
– «Не бу»… Еще как «бу…»! Вот ваш список предложений по мероприятиям на следующую неделю. Давайте читать вместе. Веселые старты «Мои года – мое богатство». Что это?
– Вы же сами просили… Составить, та-скать, предложения по вовлечению в работу пенсионеров… Вот – предложения. Харитон Ильич мог бы выступить с речью. Та-скать, наградить самых активных пожилых спортсменов.
– Бег в мешке за валерьянкой? Гонки на инвалидных колясках? Фехтование на костылях? Вы издеваетесь или всерьез?
Зинаида Леонидовна положила пухлую ручку на левую грудь и горестно подняла нарисованные брови.
– Идем дальше! – беспощадно продолжил Голомёдов. – Торжественные линейки в школах, посвященные открытию месячников; встреча учащихся с ветеранами «Подвиг твой бессмертен!»; праздничный концерт: «У войны не женское лицо»; праздники первоклассников «Мы теперь не просто дети, мы теперь совет друзей!» и смотр по силовой подготовке «Если ты мужчина». Что это?!
– Это, та-скать, в преддверье 1 сентября. Программа патриотического воспитания школьников. Харитон Ильич мог бы…
– Да, он мог бы! Но смогут ли первоклассники на смотре силовой подготовки стать мужчинами?! Что за названия? Вы хотите приветствовать живых ветеранов эпитафией с могилы неизвестного солдата? Переделать!
Зинаида Леонидовна с готовностью что-то черкнула в блокноте.
– «В патриотическом и гражданском воспитании заложен мощный и эффективный потенциал для воспитания личности, которая будет способна креативно мыслить, творить и сострадать», – прочел Кирилл.
– Это обоснование, та-скать, всей воспитательной программы. Можно и в газетах разместить…
– Разместите в тот день, когда объясните мне, как можно креативно сострадать! Дальше. Акция «Я здесь живу и потому за всё в ответе».
– Работа во дворах, конкурсы между жителями многоэтажек. Самый, та-скать, широкий охват. Общегородской конкурс на самую благоустроенную клумбу. Возрождение субботников.
– И Харитон Ильич с агитационным бревном на плече. Все это, конечно, хорошо. Но название! Вам самой нравится?
Зинаида Леонидовна собралась шумно вздохнуть, но в этот момент дверь с треском распахнулась, и в кабинет пресс-службы влетел Харитон Ильич. Он был растрепан, бледные губы под встопорщенными усами испуганно тряслись.
– Все! – в отчаянии воскликнул он. – Доигрались, ядрен-батон!
Кирилл поднялся навстречу Зозуле, заботливо взял его под локоть и усадил в кресло.
– Успокойтесь, Харитион Ильич. Возьмите себя в руки. Что случилось?
– Вот! – Харитон Ильич бросил на стол бумагу. – Вот! Мне угрожают. Меня хотят убрать. Я знал, что все эти ваши штучки до добра не доведут.
Кирилл взял бумагу и расправил ее на столе. На белом листке были ровно наклеены буквы, аккуратно вырезанные из газеты.
– «морГ дорос до степи СЛАВа ежам» – прочел Кирилл.
– Подбросили! Утром! На стол! В закрытый кабинет! Морг, ежи – это выше моих сил! – проблеял Харитон Ильич и в изнеможении откинулся на спинку кресла.
– Какие-то знакомые шрифты… Не могу вспомнить, в какой газете их видел… – пробормотал Кирилл, внимательно изучая вырезанные буквы. Василий глядел на анонимку с полным безразличием. Зинаида Леонидовна затравлено попыталась втянуть голову в плечи, но выполнить это акробатическое упражнение ей помешали щеки, пышущие жаром, и каскад подбородков.
– Успокойтесь! Полная бессмыслица. Где тут угрозы? – уверенно сказал Кирилл, откладывая анонимку в сторону. – Чья-то глупая шутка. Расследование обстоятельств беру на себя.
Уверенный тон немного успокоил Харитона Ильича. Но ему вдруг стало обидно за то, как мало внимания его персоне выказал в столь серьезной опасности предвыборный штаб. В глубине души Харитону Ильичу хотелось бы услышать ахи и вздохи верных подчиненных, быть может, даже увидеть обморок какой-нибудь особо чувствительной сотрудницы аппарата. На фоне такой суеты и беспомощности он, Харитон Зозуля, на чью жизнь покушаются неизвестные злоумышленники, выглядел бы внушительно и значимо, как адмирал, который ведет свое судно сквозь льды, бури и штормы, наперекор стихии. А потому он не знал, чего ему хочется больше – видеть в письме чью-то глупую шутку или серьезную угрозу. Оказавшись на распутье, Харитон Ильич закапризничал:
– Не хочу больше ходить на ваши дурацкие митинги! Уберите от меня этих телевизионщиков с их глупыми вопросами!
– Вот об этом мы с вами и поговорим! Зинаида Леонидовна! Прошу вас приступить к работе. Не забываем про ежедневный мониторинг СМИ, – сухо заявил Кирилл и указал глазами на дверь. Гражданка Тушко, надсадно пыхтя, извлекла свое тело из угла и вышла, бросив недобрый взгляд на Василия и Кирилла. Тем временем Голомёдов открыл ноутбук и запустил видеофайл.
– Это запись вашего выступления на вчерашнем митинге и интервью СМИ, – подчеркнуто холодно сказал Кирилл. Харитон Ильич придвинулся поближе к монитору и увидел себя, взбирающимся на трибуну. Внизу колыхалась жиденькая толпа тех, кому по долгу службы положено блюсти памятные даты. Функционеров разбавляли студенты, привезенные на автобусе. Харитон Ильич на экране откашлялся в микрофон, и чахлый оркестр тут же захлебнулся.
– Дорогие, эм-м-м… земляки!
Повисла долгая пауза, которую Харитон Ильич заполнял, шурша листком с речью и шмыгая носом.
– Дорогие, значит, земляки! Мне отрадно видеть здесь молодых и пожилых. Вместе, значит.
Скосив глаза в шпаргалку, Харитон Ильич не нашел нужного текста, а потому прочитал первый попавшийся абзац.
– Наполеон сказал о Бородинском сражении: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвой. Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».
Оторвав взгляд от шпаргалки, Харитон Ильич счел своим долгом пояснить текст своими словами:
– Это когда французская армия под председательством Наполеона, значит…
Раздались жидкие хлопки. Ободренный ими, Харитон Ильич сложил шпаргалку вчетверо и взмахнул ею над головой.
– И мы вместе с нашими предками, ядрен-батон, должны это самое!
На этом месте пламенный оратор неожиданно стушевался. В голове ни к селу, ни к городу завертелось: «Смело мы в бой пойдем за власть Советов, и как один умрем в борьбе за это!» Он торопливо развернул бумажку, и снова невпопад прочитал.
– Дорогие ветераны и труженики тела!
На заднем плане из толпы раздался чей-то смешок, но тут же смолк, будто прерванный пулей. Камера дрогнула но тут же вернулась к трибуне. Харитон Ильич в кадре занервничал еще больше.