Дети грядущей ночи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Сухамера cтр.№ 72

– А если Зубенко опять? Слышала, он при чинах теперь. И он не забыл. Я этого сучка хорошо понимаю.

– Значит, судьба. Не поминай черта всуе, глядишь, и не появится, – Михаил передернулся от неприятных воспоминаний и снова чиркнул спичкой, пытаясь поджечь уже пятую за утро папиросу.

Влада вдруг резко поднялась со стула, едва не опрокинув его, быстро подошла к мужу и, навалившись объемистым бюстом ему на спину, порывисто обняла его за плечи, словно пытаясь укрыть пышным телом от нарисовавшейся из ничего серьезной беды. Прикоснулась губами к макушке. Михаил, не привыкший к таким проявлениям чувств суровой Владки, попытался было встать, но женщина лишь крепче придавила его немаленьким весом и жарко зашептала в ухо:

– Мишка! Ты знай главное! Я ведь с того самого первого раза, как тебя увидела там, у цирка… Сидит такой интеллигентный мальчик, тонкие черты лица, ладони эти твои с длиннющими пальцами… Я тогда сразу поняла – мой! Мир пусть перевернется, а он будет мой, и ничей больше! Ты уж прости, через мое чувство роман твой, любовь твою разрушила!

– Перестань, Влада. Тоже мне, вспомнила… Сто лет уже прошло.

– Нет, ты слушай, родной мой. Может, не доведется больше покаяться перед тобой. Выслушай, ради Бога. Во мне чувство такое было, оно и сейчас есть, кажется, сердце б свое вырвала и тебе отдала. Так любила. Люблю! Поэтому то, что сейчас скажу, ты мне должен простить. Пообещай мне, не могу больше тянуть этот грех по жизни. Сколько выплакано слез, а гляди ж, не вымыли мою печаль. Думаешь, я такая бронебойная? Снаружи наносное все, а внутри… Десятки лет каюсь и ем себя поедом. Прости меня, Мишка… Простишь? – Влада мягко осела перед мужем, положила крупную голову с аккуратно завернутой на затылке гулей ему на колени.

Михаил задумался, механически гладил жену по волосам и пускал папиросный дым теперь отчего-то вниз, в пол. Ему не хотелось слушать исповедь Владки, но избежать этого тяжкого разговора явно не получится.

Влада кусала губы, слова лились из ее души вместе с накопившимися слезами мутным соленым потоком.

– Мишка, Мишка… Ты не знаешь, ведь это моя вина, что ты в тюрьме очутился тогда, в Витебске еще.

– Что? Не может быть. Зачем? – едва не поперхнулся дымом Михаил.

– Думаешь, никто не видел, что там у вас с Полиной любовь случилась. Только Костя, дурачок этот, не замечал. Думал, раз свадьба на носу, так Полина теперь вся его. А я сразу почуяла. Вот и рассказала ему. Плакал, как заяц раненый, убить тебя хотел. Я тогда сказала, дурак, спасай свою Полину, она дура бесхребетная, а я свое возьму. Тебя, Миш…

– Так это по твоей наводке меня в тюрягу затащили?

– Я надоумила Зубенко. Мой грех. Мне любовь свою спасать надо было! Только это мне оправдание.

Михаил, мягко отстраняясь от жены, встал, отвернулся к замызганному окну, сглотнул и тяжко выдохнул:

– Я догадывался. Все слишком гладко было, как в плохой пьесе. Этот арест на пустом месте. Твоя мнимая беременность. Я понимаю тебя, Владка, ты сильная натура, по-другому ты не могла. Это я, получается, подлец. Полину предал. Выбрал «удобную» тебя в обмен на свободу.

– Вы бы пропали вместе! Два великовозрастных дитяти! Тебя Полина твоя от туберкулеза выходила? Шиш с маслом! Это я. Бегала по всем помойкам, искала для тебя собачий жир. Эти путевки в Симеиз полугодовые Полина выбегала бы тебе?!

– Нет. Спасибо, Влада. Спасибо за все. Я поеду, пожалуй. Время уже.

– Так ты простишь меня?

– Да, наверное… Сколько лет прошло. Столько всего хорошего было. Все! Надо ехать.

Михаил схватил в охапку тяжелый портфель, сдернул плащ, сиротливо висящий на стенном гвозде, и как ошпаренный выбежал из комнаты.

Влада попыталась встать, но поскользнулась, шлепнулась опять на колени и жалобно, по-сучьи, заскулила, чуя надвигающуюся беду.

* * *

Покраска фасадов, доставлявшая раньше чуть ли не физическое удовлетворение, превратилась для младшего Вашкевича в адский труд. Все проклятая голова. Не было ей покоя. Руки жили сами по себе, наводя красоту на городских стенах. Тело болталось где-то там, на строительных лесах, а душа Мишки корчилась в маленьком, собственноручно построенном чередой дурацких поступков, аду.

Свадьба Полины и Константина была уже на носу. Выхолощенным самоедством сознанием Михаил отрешенно наблюдал за суетой Зубенко, радостно сообщающим товарищу о деталях подготовки к торжеству.

Мишка ловил себя на мысли, что он подонок, использует отношения с Владой для мелкой мести, наказывая себя за нерешительность и эмоциональную тупость.

Сколько же всего гадкого передумано было за эти полтора месяца в объятиях нелюбимой! Ночные соития, так возбуждающие страстную Владку, превратились в муку. Мишка вновь и вновь задавал себе осточертевшие вопросы: «Что, если бы признаться чуть раньше? Почему Полина решила стать женой этого мелкого убожества? Что это? Взбрык экзальтированной актриски или вызов ему, мямле и идиоту? Или… Господи, и как быть с погребенной под своим сладким ворованным счастьем Владой? Ведь она не отпустит, почуяв уже пробудившимся женским чутьем свое право на его личное пространство».

Дома вопросы обрастали плотью. Было мучительно наблюдать суетящуюся вокруг него, чуть ли не кудахтающую, как хлопотливая наседка, Владой. Спасала лишь гостиница «Брози» на Замковой улице с кабаком, где Мишка повадился топить червей личного самокопания в хреновухе и клюковке местного производства. Прибредал заполночь, бухался на койку не раздеваясь, делал вид, что он пьянее, чем был на самом деле. Чем не выход? Все для того, чтобы избежать надоевших поползновений Владки, не видеть сияющую надраенным самоваром физиономию Зубенко, не сжиматься, как от удара, при виде ставшей вдруг далекой, прекрасной в своей нынешней недостижимости Полины.

Мишка споткнулся о крыльцо и едва не зарылся носом в клумбу. Чертыхаясь и проклиная лишнюю стопку ядреной хреновухи, как можно осторожно для своего расхристанного состояния тихо прокрался в отведенную ему каморку, всеми фибрами души надеясь не разбудить Владу с ее очередной порцией занудных нотаций. Попробовал снять сапоги, но комната закружилась, и он сам не понял, как свалился на тяжело застонавшую панцирную койку. Закрыл глаза, мечтая провалиться в небытие, но сон не шел. Мишка набросил подушку на голову, приготовившись к дурацкому полупьяному бдению почти до утра, но и тут не задалось: уловил тонкое поскуливание, доносящееся откуда-то снаружи. Щенок? Монотонный скулеж то прекращался, то возникал вновь. Подушка не спасала. Полустон-полувизг сверлил гудящую от возлияний голову, и Мишке поневоле пришлось волочиться в сад посмотреть, кто же это, источник его ночной муки.

Поеживаясь от ночной прохлады, осторожно, чтоб не спугнуть зверушку, просочился сквозь кусты отцветшей сирени и обмер. На скамейке под старой яблоней в скудном лунном свете мерцала фигура Полины в подвенечном платье. Мишка хмыкнул про себя: «Надо же, все-таки уснул. Приснится ж такое…». Но ночная сырость, колкие ветки и даже легкое подташнивание от перебора спиртного – все говорило о том, что реальность иногда мало чем отличается от самых затейливых снов.