Тайна поместья Горсторп - читать онлайн книгу. Автор: Артур Конан Дойл cтр.№ 19

Ветер крепчает; теперь он устойчиво дует с севера. Ночи стали такими же темными, как в Англии. Может быть, завтра мы сможем освободиться от наших ледяных оков.

17 сентября. Опять привидение! Слава богу, у меня крепкие нервы. Суеверность этих бедолаг, их подробный и обстоятельный рассказ, в высшей степени серьезный и проникнутый глубокой внутренней убежденностью, могли бы до смерти напугать любого, кто мало с ними знаком. У этой истории много вариантов, но суть сводится к тому, что всю ночь вокруг корабля летало нечто, и это нечто видели Сэнди Макдональд из Питерхеда и Питер Вильямсон с Шетландских островов, а кроме того, и мистер Мильн, стоя на капитанском мостике, так что теперь, имея троих свидетелей, о призраке можно составить лучшее представление, нежели со слов второго помощника.

После завтрака я беседовал с Мильном и сказал ему, что он как офицер должен быть выше такой ерунды и не поощрять команду в ее предрассудках. Он многозначительно, с выражением видавшего виды человека покачал головой и с истинно шотландской осторожностью сказал:

– Может, оно и так, доктор, а может, и нет. Я бы не назвал это призраком. Не могу сказать, чтобы я очень верил в морских призраков и все такое, но многие говорят, что видели их. Я не из пугливых, но одно дело – обсуждать это средь бела дня, и совсем другое – стоять ночью на мостике и своими глазами видеть, как какая-то жуткая фигура, белая и страшная, то и дело мелькает тут и там и все плачет, все зовет кого-то из темноты, словно потерявший матку ягненок. Думаю, и у вас бы кровь застыла в жилах, и тогда вы не стали бы так уверенно называть это россказнями и болтовней.

Я понял, что бессмысленно взывать к его разуму, и лишь попросил его сделать мне одолжение и пригласить на палубу, если видение появится еще раз; он согласился выполнить мою просьбу, не преминув выразить надежду, что подобного случая больше не представится.

Как я и рассчитывал, белая пустыня позади корабля пошла узкими трещинами, прорезавшими ее вдоль и поперек. Мы находимся на широте 80 градусов 52 минуты, что указывает на уверенное движение шхуны в южном направлении, несмотря на пак. Если ветер не переменится, то лед расколется так же быстро, как и образовался. Но сейчас нам ничего другого не остается, как ждать, курить и надеяться на лучшее. Я становлюсь фаталистом, да иначе не может и быть, если человек имеет дело с такими непостоянными величинами, как ветер и лед. Возможно, именно ветер и пески аравийских пустынь вселили в умы первых последователей Мохаммеда такую покорность судьбе.

Рассказы о призраке плохо подействовали на капитана. Я боялся, что они могут возбудить его впечатлительную натуру, поэтому попытался скрыть от него эту идиотскую историю, но, к несчастью, он случайно услышал какое-то упоминание о ней и настоял, чтобы ее рассказали целиком. Как я и ожидал, его скрытое до сей поры безумие с неистовой силой прорвалось наружу. Трудно поверить, что вот этот самый человек только вчера рассуждал на философские темы с критичностью, остроумием, спокойствием и рассудительностью. А теперь он, словно тигр в клетке, ходит по палубе взад-вперед, изредка останавливаясь, простирая руки вперед в жесте, выражающем томление, и нетерпеливо вглядывается в сумрак. Он все время что-то бормочет себе под нос, а один раз громко воскликнул:

– Еще немного, любовь моя, еще чуть-чуть!

Бедняга! Как горько видеть храброго моряка и истинного джентльмена низведенным до такого состояния, и страшно становится при мысли, чтó буйное воображение и галлюцинации могут сделать с разумом человека, для которого прежде настоящая опасность только придавала вкус к жизни. А я?! Оказывался ли кто-нибудь в таком же странном положении, между помешавшимся капитаном и помощником, которому мерещатся призраки? Иногда мне кажется, что я один на всем корабле пока сохраняю здравый рассудок, – я да еще, пожалуй, второй механик, меланхоличный человек, которому наплевать на всех злых духов вместе взятых, если те его не трогают и не разбрасывают его инструменты.

Лед по-прежнему быстро вскрывается, и есть реальная возможность, что мы снимемся с якоря уже завтра с утра. Дома решат, что я сочиняю, когда я расскажу обо всех чудесах, которые мне довелось пережить.

00:00 часов. Я здорово перетрусил, хотя сейчас уже чувствую себя увереннее благодаря стаканчику крепкого бренди. Но все-таки окончательно еще не пришел в себя, и свидетельство тому – мой почерк в данную минуту. Дело в том, что мне пришлось только что испытать очень странное ощущение, и я уже начинаю сомневаться, прав ли был, считая всех на корабле сумасшедшими только потому, что они во всеуслышание заявляли, будто видели то, чего, по моим представлениям, просто не могло существовать. Тьфу! Глупо, конечно, терять самообладание из-за таких пустяков, и все же в происшествии, случившемся со мной после всех слухов, есть какой-то особый смысл, и у меня теперь нет оснований сомневаться в рассказе мистера Мэнсона или помощника – ведь я сам пережил то, над чем прежде просто насмехался.

Собственно, ничего такого уж страшного не произошло – просто звук, и все. Трудно ожидать, что тот, кто станет читать эти записи, если кому-нибудь доведется их прочесть, разделит мои чувства или хотя бы сможет осознать, чтó я испытывал в ту минуту. Ужин закончился, и я вышел на палубу, чтобы спокойно выкурить трубку, прежде чем спуститься в каюту. Ночь была темной настолько, что, стоя на шканцах под шлюпкой, я не мог разглядеть офицера на мостике. Кажется, я уже упоминал, какая необычная тишина царит на этих ледовых просторах. В других краях, пусть даже самых пустынных и безлюдных, есть слабое движение воздуха, какой-то неясный шум, будь то отдаленные звуки человеческого жилья, шуршание листвы, хлопанье крыльев или даже шелест травы. Может быть, человек и не отдает себе отчета в том, что слышит эти звуки, но стоит им исчезнуть, как ему будет их недоставать. И только здесь, в этих арктических морях, полнейшая и непостижимая тишина наваливается на тебя во всей своей жуткой реальности. Начинаешь ощущать, как твои барабанные перепонки напрягаются изо всех сил, лишь бы уловить хоть какой-нибудь смутный ропот, и ты с жадностью вслушиваешься в любой случайный звук, раздавшийся на корабле. Так размышлял я, прислонившись к фальшборту, когда вдруг на льду, прямо подо мной, родился крик, пронзительно и резко расколовший ночную тьму. Начавшись с ноты, которая, как мне показалось, не под силу даже оперной примадонне, крик взмывал все выше и выше, пока, наконец, не превратился в протяжный вой, выражающий боль и страдание, – таким, возможно, бывает последний крик погибшей души. Этот разрывающий сердце вопль до сих пор стоит у меня в ушах. В крике этом звучала печаль, неизъяснимая печаль, да еще глубокая тоска, сквозь которую мимолетно прорывались безумные нотки торжества. Крик раздался совсем близко от меня, но сколько я ни вглядывался в темноту, так ничего и не смог разглядеть. Я немного подождал, но звук не повторился, и я стал спускаться вниз. Никогда в жизни я не испытывал подобного потрясения. На лестнице я встретил мистера Мильна, который шел менять вахтенных.

– Ну что, доктор, – сказал он, – скажете, бабья болтовня? Услыхали теперь, как оно вопит? Или, может, это суеверие? Что вы думаете по сему поводу теперь?