Лохму сложил руки на тщедушной груди:
— Я категорически против того, чтобы Ветрова продолжала учебу. Сгорит, уверяю вас, товарищ лейтенант. Отправим девушку в медсанчасть, подлатаем, и пускай отправляется домой.
— Ветрова, поставь-ка слезы на паузу и дай нам поговорить, — бросил Солд и обратился к Лохму. — Вы девчонке хотите жизнь сломать?
— Простите? — не понял лирианец.
— Прощаю. У Ветровой феерическая для младшей сопротивляемость внушению; если вылетит из академии, попадет на станцию, и вы знаете, в каком качестве. Как думаете, удастся ли ей там не перегореть?
— Многие работают на станциях связи… — Лохму изменился в лице. — Вы имеете в виду «батарейки»?
— Да, профессор. Приглядитесь внимательнее… Что вы видите?
— Не знаю, где вы увидели сопротивляемость, я вижу только большую чувствительность!
Солд цокнул языком:
— Не жалейте девушку, профессор. Она поревет, повоет, и продолжит добиваться цели, и поверьте — добьется. Будь она мужчиной, цены бы ей не было, и это отмечают многие преподаватели.
— Но она не мужчина! Вы видите одно, Солд, а я другое. Она мягка.
— Не мягка, а гибка.
— Вы слишком много надежд возлагаете на это дитя.
— Обоснованно. На наш факультет просто так не попадают.
— Товарищ лейтенант… Солд… поймите, девочке лучше покинуть академию. Вряд ли она захотела поступить по собственному желанию. Если ее запугали и заставили поступать, я лично проконтролирую, чтобы она не попала на станцию связи.
Услышав это, я соскочила со стола, перебарывая сильное желание сесть на пол, а лучше — лечь, чтобы перестали мелькать перед глазами пятна.
Мужчины обернулись на звук, и прекратили спорить.
— Профессор, — сказала я невнятно, — вы действительно поможете?
— Нет, — отрезал Солд. — На меня смотри, Ветрова. Федерация спасла тебя, а Горунд приютил. Ты жива только потому, что кто-то выстоял ради тебя, отдал свои время, силы, жизнь… Или тебе все это неинтересно? Безразлично, что спящие каждый день уничтожают живое, что подбираются все ближе к таким же людям, как и ты? Если каждый способный курсант будет сдаваться, кто тогда останется защищать миры от спящих? И на чем будут строиться эти миры?
Как коварны бывают такие увещевания! Давление, которое я чувствовала с самого первого дня в академии, усилилось. И оно будет усиливаться, и я сама виновата, что согласилась на академию. Куда мне равняться на старших? Куда я полезла?
Шатаясь, я направилась к двери, смиряясь со своим бегством. Шмыгнула носом, чувствуя, как болезненно рвутся наружу слова: «Я хочу домой, на ферму! Хочу, чтобы все за меня решали братья! Хочу, чтобы единственной моей заботой было следить за системами полива и обедом!»
Сделав шаг вперед, я протянула руку, чтобы толкнуть дверь.
— Вы правы, профессор. Пусть девочка живет себе тихонько, забот не зная. Сгодится кому-нибудь как подстилка.
Почему… подстилка? Почему не трусиха, не слабачка, не дура? Потому что влюбилась в него по уши и пыталась обратить его внимание на себя? Потому что не могла не смотреть на него украдкой? Потому что он был моей единственной отдушиной в академии?
— Что вы сказали? — спросила я, оборачиваясь.
— Подстилка.
— А вы фетюк!
— Фетюк? Профессор, вы знаете, что значит «фетюк»?
— Нет, — удивленно ответил Лохму.
— Ветрова, изволь расшифровать.
Даже если я была бы в нормальном состоянии, все равно не смогла бы объяснить значение. Так мама ругалась на пьяницу, который любил валяться на крыльце Клуба домохозяек в нашем секторе.
— Сейчас расшифрую! Вы… вы… — когда дело подошло к ругательствам, я еще раз убедилась, что у Солда нет недостатков. Он умен, справедлив, ироничен, красив … список можно продолжать бесконечно. — Вы никудышный куратор! Вы заставляли меня отрабатывать поступки, которых я не совершала! Вы специально набрали в команду самых разных людей, чтобы столкнуть нас лбами! Да вы даже не слушаете! А все потому, что когда вам говоришь правду, вы только и можете, что скалиться!
— Что-то еще?
— Я вас ненавижу!
…Сердце отбивало бешеный ритм. Дыхание было сердитым и свистящим. Щеки пылали. Горели губы от произнесенных слов. Несколько прядей выбились из хвоста, я начала нервно прибирать растрепавшиеся волосы, поправлять галстук.
Мужчины переглянулись, и лейтенант спросил:
— Вы еще настаиваете на исключении, профессор?
— Нет.
— В таком случае, продолжайте экзамен.
Солд еще раз на меня посмотрел, и вышел из аудитории. Вместе с лейтенантом пропала и моя ярость, вызванная обидным словом. Лохму же какое-то время меня разглядывал, а потом попросил позволения коснуться руками моих висков.
— Сильное переутомление, — подтвердил первоначальный «диагноз» профессор. — Вам требуется покой, крепкий долгий сон и медитации. Сейчас вам легче, потому что вы пережили встряску, но если не отдохнете, как следует, усталость вкупе с раздражением вернутся и ударят по вам гораздо сильнее.
— Я поняла вас, профессор. Благодарю за совет.
— Надеюсь, что вы правильно меня поняли, дитя. Были ли в вашем роду лирианцы?
— У всех людей в роду лирианцы.
— Разумеется. Но я спрашиваю о ваших близких родственниках.
— Отец…
— Так и думал. Центавриане по-своему толкуют эту особенность, они считают, что такие, как вы, совсем не поддаются внушению. На самом деле, ваша психика также подвержена любому пагубному влиянию. Вы как мягкая губка — в вас ударяют, но удар никак на вас не сказывается, и вы мгновенно восстанавливаете форму. Многие лирианцы обладают подобной способностью. У младших рас они проявляются в хаотичном порядке, чтобы нельзя было проследить закономерности и ликвидировать носителей. А как проявляются, передаются от отца к дочери, от матери к сыну.
— Если бы я так быстро восстанавливалась, то не устроила бы всего этого…
— Милое дитя, вы устали. При больших нагрузках любая система дает сбой, не говоря уже о человеческом организме.
Я кивнула, начала осмысливать произошедшее. Они ведь меня спасли сегодня, каждый — по-своему. А я… глупая, глупая, глупая! Как я могла так накричать на Солда? Прежде истерика случалась со мной лишь раз, когда мама умерла. Я держалась первые дни, успокаивала братьев, а потом сорвалась на какой-то чепухе вроде подгоревшей яичницы и разнесла полкухни в рыданиях.
— Профессор… — глухо пробормотала я. — Что теперь будет? Я нарушила Устав…
— Бывает. И даже чаще, чем вы можете себе представить. Эмоции не загнать в рамки, чувства не приструнить, а железной выдержкой обладают только роботы. Но мы ведь не роботы, верно? — Лохму улыбнулся. — Да и лейтенант нарочно вас раззадорил.