— Что? — также невесомо прошелестела я.
— Для центаврианского мужчины избранница — это госпожа, перед которой он с покорностью стоит на коленях. Один ее ласковый взгляд стоит чести, долга, жизни.
— Зачем ты говоришь мне это? — пролепетала я взволнованно, теряясь во власти его взгляда, в соблазняющих интонациях его голоса, в терпком аромате цитрусовых, который исходил от него.
— Чтобы ты знала.
Он убрал руки от моих ног, встал, и, как ни в чем не бывало, начал разливать йогурт по стаканчикам, раскладывать ломтики манго и лепешки по подносам.
А я медленно покрывалась краской смущения, потому что чувство, что я совершенно беззащитна перед ним, распирало изнутри, и я не знала, то ли нравится мне это, то ли нет.
— Хочешь? — Ли указал на поднос.
Я вскочила со стула и позорно сбежала, и щеки у меня горели, как будто Малейв не поесть предложил, а отдаться ему прямо в палате.
Малейв не ушел и позже, когда закончил разносить подносы и помогать медсестре. Я сидела на своей кровати и настороженно следила за перемещениями коварного центаврианина. С меня уже слетели его чары, и в душе клокотала ярость. Как этот цвин смеет приходить ко мне и говорить такие вещи? Неужели думает, что я очаруюсь и сдамся, после того, что было в каре и перед этим?
Я фыркнула, и с досадой поняла, что именно так он и думает. Мне отчаянно не хватало опыта, чтобы противостоять ему, чтобы говорить правильные вещи в правильное время и не считать себя рядом с ним дурочкой. Все, что я знала о старших, так это то, что младшие для них — это развлечение, не больше. Моя подруга изрядно пострадала от одного такого, и в чувство так и не пришла. Младшие стали для нее неинтересны, а старшие по-прежнему оставались недосягаемыми идеалами.
Может, хватит уже отмалчиваться и бегать от него? Может, стоит все выяснить, пока еще не случилось катастрофы?
— Малейв! — позвала я и сама удивилась, как агрессивно прозвучал мой голос.
Курсант неспешно подошел ко мне; в руках он держал стопку полотенец. Нет, вы только поглядите на него: весь выглаженный, причесанный, идеальный, и даже легкое недоумение в зеленых глазах не наиграно!
— Тебе что-то нужно?
— Да! — уверенно сказала я и поняла, что уверенность покинула меня так же быстро, как и навестила. Что сложного в том, чтобы спросить напрямую, что он от меня хочет? Все! Все сложно! Язык отнимается, и руки холодеют! — Скажи медсестре, чтобы отпустила меня. Я хорошо себя чувствую и могу вернуться в казарму.
— Рано. Тебе следует отдохнуть.
— А тебе не нужно возвращаться в казарму? Скоро отбой. И почему ты развлекаешься здесь, пока остальные учатся?
— Мои занятия закончились до обеда. А в свободное время я вызвался помогать в медсанчасти. Еще будут вопросы?
— Я могу посмотреть запись нашей игры?
— Рано, — отрезал мужчина. — Тебе нужно отдохнуть.
— Заладил, как понги
[6]… — поняв, что отбрить его у меня не хватит духу (а ведь ранее получалось!), я разозлилась на саму себя.
— Ты очень раздражена, — заметил Ли, и присел рядом. — И напряжена.
Он коснулся рукой моего плеча, и я шарахнулась в сторону, в полной мере подтверждая его слова:
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь тебя успокоить. Если не забыла — я эмпат.
— Я не нуждаюсь в твоей помощи!
— Ты меня так боишься, что это даже смешно.
«Смешно?» А не забыл ли он, что чуть не переломал мне ребра в том каре, когда ему не понравились мои слова?
— Малейв, ты непредсказуем! Как я могу быть спокойна в твоем присутствии?
— Непредсказуем? — тоскливо повторил он. — Нина, мои поступки более чем предсказуемы. Я всего лишь хочу тебе помочь, снять напряжение. Покричи на меня, побей, можешь даже оскорблять. Я все снесу во имя твоего душевного исцеления.
— Какое удивительное самопожертвование!
— Чего только не сделаешь ради любви.
— Лю-ю-юбви? — протянула я одновременно сердито и удивленно. — Надо же. Я думала, любовь у центавриан замещает расчет.
— Вы, младшие, любовью называете страсть, влечение, влюбленность — и все что угодно, но только не истинное чувство. Вы еще не понимаете, что это.
— А вы, старшие, понимаете? И почему ты вообще завел разговоры о любви, Малейв? — собравшись с духом, я задала и главный вопрос: — Почему ты преследуешь меня?
— Хочу понять, что влечет меня к тебе.
— А это не так уж важно, — сказала я с мстительным удовольствием, — потому что меня к тебе не влечет совсем.
— Ты в этом не уверена.
— Уверена!
Он покачал головой, встал с кровати, поудобнее перехватил полотенца и направился к выходу. С торжествующей улыбкой, чтоб его! Цвин рогатый!
Как оказалось, к игре в академии на самом деле относились, как к развлечению. Никто не объявлял сплоховавшим выговором, не заносили пометок в личные дела, если что-то в игре было не так. Для всех это был только способ развлечься и встряхнуться. Для всех, кроме самих участников.
Когда мы, разведчики-чемпионы, пришли в себя после вирт-раунда, Солд собрал нас не в досуговой комнате, а провел в библиотеку, где провел в большую ГСПИ-кабину. Лейтенант, чье лицо было невозмутимо, как у человека, познавшего Покой, включил запись игры.
Дом и сад, где происходило действо, были очень красивы. Как большая любительница редких растений, я обратила внимание на то, что в саду распустились цветы капризнейших, но и красивейших растений. Была и винна лепестковая, и желтый анкен, и земные розы причудливого перламутрового оттенка! Правда, внимание от цветов быстро отвлекли участники игры, появившиеся один за другим у трех аэро-площадок — красной, фиолетовой и темно-золотой. Не все, участники, правда: меня и еще двоих не было.
Капитаны команд вышли к аэро-площадкам, взяли каждый по цветному клочку бумаги, на которых были накарябаны послания, и вернулись к своим. Круек, у которой от напряжения глаза стали не то, чтобы круглыми, но даже и квадратными, дала приказ орионцу:
— Беги за оружием!
— А где оно? — растерялся Тулл. — Ты нам что-нибудь объяснишь?
— Заткнись! — рявкнула капитанша. — Оружие где-то там…
— Где именно? — Ниджер попытался выхватить у Круек листок бумаги, но апранка оскорбилась и оттолкнула курсанта.
— За другими беги! — внес предложение Ридис. Круек хотела остановить орионца, но Тулл рванул в кусты за участниками других команд.