Мобилизованная нация. Германия 1939–1945 - читать онлайн книгу. Автор: Николас Старгардт cтр.№ 177

В канун Нового года знаменитый актер Генрих Георге зачитывал по радио слова создателя современной военной теории Карла фон Клаузевица, написанные им в феврале 1812 г.:

Клаузевиц написал эти строки патрону и наставнику Шарнхорсту как объяснение причин ухода в отставку из прусской армии с целью отправиться в Россию воевать с Наполеоном, причем – в ожидании поражения. У него оставалась только романтическая вера в более важную моральную победу и в будущее нации. Далее в том письме, известном как «Признание», Клаузевиц написал: «Даже крушение свободы после кровавой и почетной борьбы обеспечивает возрождение народа. Это семя жизни, которое однажды даст всходы и взрастет новым деревом с прочными корнями» ^[1004].

Когда Генрих Георге дошел до последнего предложения, скрипки заиграли национальный гимн, сначала тихо, потом все громче, пока не начался отсчет двенадцати ударов, провожавших старый год. Последним зазвенел сразу узнаваемый рейнский колокол. Затем настал черед песни прусских солдат XIX в. «О Германия, высока честь твоя», причем подхваченные хором слова припева «Держись! Держись!» подходили к случаю как нельзя лучше. За сокращенной версией Баденвейлерского марша, в пять минут после полуночи, слово взял Гитлер. Его новогоднее обращение не отличалось пространностью и новизной. Не было и ничего особенно утешительного; речь только усилила владевший многими страх, убеждая лишний раз, что договора о мире ждать не приходится и, как подтвердил сам Гитлер: «9 ноября никогда не повторится в германском рейхе». Он сулил перемены к лучшему, но в подробности не пускался, не давал обещаний о развертывании нового оружия и ни словом не обмолвился о том, как или когда будет положен конец авианалетам союзников. О наступлении на западе он тоже не упоминал, высказываясь о войне в мрачных и апокалиптических тонах. Министерство пропаганды поспешило спустить СМИ установку объяснять отсутствие четких подробностей предпринимаемыми ради безопасности предосторожностями ^[1005].

Слушая трансляцию на фронте в Курляндии, Курт Оргель думал только о Лизелотте; все выглядело так, словно шла передача «Концерт по заявкам», как в первые годы войны. «Я представлял себе, – писал он ей 1 января 1945 г., – как же это все-таки прекрасно, что мы оба одновременно слушали одного и того же человека! Ты ведь тоже радовалась возможности вновь услышать голос фюрера?» На протяжении всего 1944 г. Гитлер лишь однажды выступал публично, очень коротко, непосредственно сразу после покушения на его жизнь 20 июля. То, что он подошел в тот день к микрофону, вселило уверенность во многих; создавалось ощущение, будто сражение выиграно. Иначе, как рассуждали люди на основе опыта 1943–1944 гг., фюрер бы промолчал. По всей стране составители отчетов для министерств пропаганды и юстиции, равно как и для вермахта, совпадали во мнениях: многие встретили 1945 г. полными радужных надежд на возможность благоприятного окончания войны для Германии ^[1006].

В Марбурге Лиза и Вольф де Бор думали иначе. Для нее голос Гитлера звучал «глухо, точно из могилы». Они с мужем сидели около рождественской елки, глядя, как медленно тают свечи в подсвечниках, и пили вермут – специальную прибавку к рациону для тех, кому за шестьдесят. Троих их детей – медработников – судьба раскидала кого куда. Младший, Ганс, проходил практику в вермахте на побережье Балтийского моря, в Грайфсвальде. Старший сын, Антон, служивший в танковой дивизии штатным военврачом, находился где-то в отрезанной от внешнего мира Курляндии. Но больше всего родители волновались о дочери, Монике, продолжавшей в течение последнего года сидеть в тюрьме гестапо. К радости матери, в неволе Моника обратилась к вере, используя период одиночного заключения для чтения и молитвы. Совместное перечитывание ее письма с поздравлениями на Рождество немного приглушило страхи родителей, и Лиза не преминула коротко отметить в дневнике их «глубокое впечатление» от того, «как она использовала предоставленные одиночеством возможности не только ради того, чтобы пережить это время, но и возвыситься» ^[1007].

В Лаутербахе Ирен Гукинг в новом году встала с постели в 5:30 утра – приехал Эрнст. Она воспользовалась его советом и отправила в часть телеграмму с известием, будто их «полностью разбомбили», и уловка сработала. Эрнсту дали десять суток отпуска по семейным обстоятельствам. Ему понадобилась лишь вторая половина дня и ночь на дорогу домой из Эльзаса. Фронт приближался ^[1008].

Ослабленный гигантскими для себя усилиями в ходе арденнского наступления и увязший в боях, вермахт быстро перешел к стратегической обороне. Первостепенной задачей вновь стало выдержать натиск союзников, как и в январе 1944 г., но при огромной разнице в ситуации. За двенадцать месяцев фронты сдвинулись с Днепра и Атлантики к собственно немецким приграничным территориям. Немцы по-прежнему владели Варшавой и Вислой на востоке, а на итальянском фронте отражали атаки противника по линии реки По. На западе путь союзническим армиям преграждали немецкие оборонительные рубежи Западного вала, особенно мощный треугольник, образованный вокруг Трира в месте слияния рек Саар и Мозель. Через призму панических настроений сентября 1944 г. город казался таким же уязвимым, как Ахен. Однако на протяжении осени и зимы Трир, расположенный на северной вершине укрепленного района, с честью выдержал множество атак. Далее за этими оборонительными рубежами пролегал Рейн – последнее естественное препятствие на пути британцев и американцев. Переход через великие реки – По, Вислу и Рейн – являлся ключевым шагом в разгроме германских войск и завоевания рейха. Для союзников водные преграды представляли собой серьезные барьеры, для немцев – служили последней надеждой их оборонительной стратегии.

Несмотря на то что выпуск немецких танков достиг пика на исходе 1944 г., колоссальное превосходство союзников в материальной части становилось все более очевидным. Налеты флотилий американских и британских бомбардировщиков с лихвой перекрыли по массовости и результативности осуществлявшиеся годом раньше рейды – авиация неустанно наносила удары по железнодорожной сети, заводам по производству синтетического горючего и городам Германии. Перспектива продержаться в обороне до того, как удастся получить военные и технические преимущества над противником, становилась для Германии все более призрачной. Надежды немцы возлагали теперь только на «выигрывание времени»: а вдруг союзническая коалиция распадется из-за внутренних противоречий? Оптимистический сценарий строился на простой максиме, именуемой «история повторяется». Так, Фридрих II Прусский сумел избежать верного поражения в Семилетней войне со смертью в 1762 г. русской императрицы Елизаветы ^[1009], после чего могучая коалиция Франции, Австрии и России чудесным образом развалилась. Создатели фильмов вроде биографической ленты 1942 г. «Великий король» подталкивали немцев к проведению параллелей между Фридрихом Великим и его политическим наследником – фюрером. Подобные аллюзии вдохновляли и самого Гитлера, который послал копию киноленты Муссолини, а вернувшись в Берлин из западного штаба 15 января, прихватил портрет прусского короля в свой кабинет в бункере глубоко под зданием имперской канцелярии. Ожидание столкновения капиталистического Запада и коммунистического Востока нельзя считать беспочвенным, особенно в свете последовавших за Второй мировой десятилетий «холодной войны». Однако в отчаянных попытках найти спасительную стратегию для выхода из ими же созданного тупика нацистские вожди не учитывали того очевидного факта, что причиной возникновения «безбожного альянса» в первую очередь являлись они сами. Когда 12 апреля умер Рузвельт, Гитлер, считавший американского президента орудием мести Германии, на короткое время возликовал, уже предвкушая повторение истории 1762 г. ^[1010].