Королевство Теней - читать онлайн книгу. Автор: Анна Шулятицкая cтр.№ 14

– Я умру? Но я не хочу умирать! Хоть я и тоскую по папе… Вечно смотрю на феникса и думаю о нём. Феникс смотрит на меня, будто живой, иногда взмахивает крыльями, и я говорю с ним, представляя, что разговариваю с папой. Расскажите что-нибудь о Королевстве Теней и о Матери.

– Ты любопытный, мальчишка, нам нравится, что ты любопытный. Может быть, из тебя бы вышло что-нибудь толковое. Как думаешь, какая Мать? Ну, есть приблизительное представление?

– Мне кажется, что она страшная женщина и серьёзная, – сказал я, уткнувшись носом в дневник. – Я бы не хотел встретиться с ней. Моя мама и то будет попроще, а у неё, знаете, мозги набекрень.

– Ну ты и загнул! Она всего лишь с прибабахом. Раз уж мы говорим о Матери, то будем откровенными. Мы слышали от редких везунчиков с других Королевств подробности жизни великих Матерей, а в некоторых случаев Отцов. Ты не докапывайся, что о нашей ни черта не знаем. Дело в том, что везде они практически одинаковые, только означают разные чувства, сильные переживания и так далее. Есть Королевства, которыми правят Тени, но это весьма тяжёлый случай. Как бы выразиться легче, чтобы ты понял…

Тени метались по потолку, проходя часто сквозь затейливую белоснежную люстру.

– Выразитесь, как вам удобно. Я не глупый.

– В тебе нет ни капли глупости, но говорить о Матери без веской причины просто невозможно. Мы тебе не друзья.

Тени оскалились в озорной ухмылке и как будто бы расстроились, когда я переключил внимание на учебники.

– Задохнёмся рядом с тобой в скуке смертной. Ложись же и слушай.

Я развалился на кровати поверх одеяла, прикрыв глаза.

– Что ж, вернее будет, если и мы попарим. Вот так… Мать вековое безграничное чувство, по-другому зовущееся Скорбь. Как правительнице, ей полагается трон из тёмно-бурого мориона, где она может перебирать камни и рыдать безутешными кровавыми слезами. Мы относимся к ней с уважением и любовью, и она уверенно руководит нами.

Мы – Уныние. Мы – Печаль. Мы – Ненависть. Мы – Страх. В том смысле, что мы эмоции. Мы бываем маленькими, но ужасно вредными, как насекомые, которых ты прихлопываешь, когда они тебя особенно достают. И мы растём с тобой, достигаем невероятных размеров! Мы укрепляемся в тебе, взамен ты отдаёшь душу, а мы разрываем её медленно на части и после передаём Матери. Такая вот схема.

Я перешёл на пол и произнёс неравнодушно:

– Чего повторяетесь?

– Для нагнетания, вероятно. Тебе совсем не интересно узнать о себе?

– Конечно, интересно. Но Скорбь не способна убивать. Да, я плачу и тоскую, но не более того. Кстати, почему я больше не дружу с Серёжей? Он сделался плохим, очень плохим! Вечно гуляет с никудышными друзьями, вертится, встревает, словно он пуп земли! Вы связаны с ним?

– Нет же, мальчишка, у него могли быть собственные Тени, если бы он не старался обогнать время. Мать безразлична, когда говорит о нём. Он, по всей вероятности, не привлекает её вовсе. Мы видим, что Сергей невероятно подвижный и пытливый мальчик, но его выводы рассуждений всегда остаются поверхностными, убедительными для его окружения и прочих. Ты боишься выступать с докладами, читать стихи, но почему?

– Мы же не друзья, – произнёс я с неуверенной улыбкой. – Кто мы тогда?

– Мы – часть тебя, забавный мальчишка, а это до жути преважно. Отвечая нам, ты остаёшься честным перед самим собой.

Я с неестественной радостью рассмеялся им в ответ. Тени завертелись кругом в чёрном вихре.

Свободное время я посвящал чтению, а в седьмом классе, когда к нам перешла новая ученица, Алина Чернова, высокая худощавая девочка с застенчивым румянцем, пристрастился к рисованию.

Алина тяготела к холмистым фантастическим пейзажам и писала натюрморты.

Я наблюдал за ней, а она редко, но любопытно посматривала на меня, складывала аккуратные руки, и вместе мы взволнованно переглядывались с загадочным блеском в глазах, заметно робея друг перед другом.

После осенних каникул, на которых я решительно пробовал изобразить её портрет, она показала неуверенно любимые работы. Она смущённо вынула из рюкзака альбом с горным водопадом и бегло залистала его.

– Мальчики говорят, что ты неплохо рисуешь, – произнесла Алина полушёпотом, поднеся лист с вьющимся зелёным виноградом к моему лицу. – Только взгляни на него и скажи честно, красиво? Он правда красивый, как я думаю?

Я встал из-за парты и, побродив медленно вокруг картинки с блестящими ягодами, налившимися сахаром, взглянул мельком на Серёжу, повторяющего «Ангела» Лермонтова. Он сминал нервно клетчатый листок и шикал на друзей, если они громко хохотали. Алина же непрерывно следила за мной.

– Нормально, но мне не хватает цвета. Что ты сделала с фоном? Взяла и измазала его краской, как копотью. Почему тогда от него не исходит дымок? Постаралась, но загубила почти всё, что было! Виноград красивый, свежий, как настоящий. Так бы и скушал его с косточками.

Алина заметно смутилась моей прямолинейности. Я виновато покраснел и, слегка запинаясь, протараторил:

– Нет, прости, я просто люблю покритиковать! Фон твой… фон чудесный!

– Ты хочешь меня обмануть или что?

– Конечно же, нет. Но мне трудно оценить твои старания. Ведь ты очень старалась? Вот, особенно с этой ягодкой. – Я указал осторожно на виноградинку. – Сколько сил вложила в неё? Скорее признавайся, я тебя послушаю!

Алина трепетала от волнения, но всё же говорила уверенно, страшно гордясь талантом, который, как я успел заметить, имел для неё особое значение. Её круглый белый носик замечательно подёргивался, как у кролика. Она вся была, как пушистый добрый кролик.

– Я красила его карандашом, может быть, минут пятнадцать-двадцать. На весь виноград ушло часа три. Это так много! Фон был скучным. Он бесполезен почти в любом моём рисунке.

– Так и не возись с ним. В чём проблема?

Я посмотрел остальные рисунки и отметил, что ваза из матового хрусталя и тенистая аллея, получились прекраснее, нежели ягоды. Алина сдержанно поблагодарила меня и добавила скромно:

– Художники, независимо от возраста, скрытные по своей природе. Но ты покажешь, что рисуешь? Удиви меня.

– Покажу, но после, как нарисую то, от чего мне самому не будет стыдно. Не стыдно мне только за феникса, но это так, старая работа.

– А зачем ты стыдишься? Таланта нельзя стыдиться, иначе он пропадёт. – Алину охватила нескрываемая грусть.

– Если он пропадёт, то будет намного проще.

Мы любили часами разговаривать. Особенно нам нравилось обсуждать картины известных живописцев.

Мама купила настоящий холст и масло, и я с неописуемой радостью смешивал краски на пластиковой палитре. Алина надевала бархатную широкополую шляпу, керамические бусы, принесённые из дому, принимала нарочито грациозную позу. Писал я без улыбки, был серьёзен и нестерпимо скучен, как истинный творец. Алина же шутливо жаловалась на усталость, сильно капризничала и казалась настоящей моделью. Потом мы грызли сухари с изюмом и потягивали горячее молоко с густой пенкой. Алину от нас обыкновенно забирал её отец, Пётр Денисович, строгий сутулый мужчина с лысой головой и серыми меланхоличными глазами, бегающими туда-сюда. Я вспоминал о папе и, рано ложась спать, размазывал слёзы, а когда быстро просыпался, то видел чересчур молчаливых Теней, единственным способом избавиться ненадолго от которых служило понятное и близкое сердцу занятие рисованием. Я не падал духом ради мамы.