Он помнил свой детдом: как давили кеды, так что пальцы болели и даже ноготь врос. А он терпел зачем-то, только один раз пожаловался, и всё. Собственное неудобство казалось ему не очень-то и важным. Если привозили хорошие новые вещи, их относили в подсобку, где они пропадали. Однажды Павел заметил кроссовки, белые с зеленой полоской, своего размера. Набравшись смелости, он даже подошел и попросил их у воспиталки, Борисовны. Ему велели подождать. Он подождал, а после, месяца через два, к директрисе приехала дочь, крепкая девка с румяным лицом. Она ждала мать у ворот, не решаясь зайти на территорию, как будто за забором начиналась зона отчуждения, а на ногах у нее белели отличные кроссы с зеленой полосой.
Старшие тоже могли отобрать вещь и продать, это понятно, но раз отдал, прогнулся, значит, ты – труха и сам виноват. Закон сиротских джунглей.
В наушнике заиграл звонок. Павел забыл, что очки остались в машине, и палец уперся в висок. Пришлось отвечать вслепую.
– Ну и куда ты пропал? – поинтересовались из наушника, отчего у Павла случилось дежавю. – Все уже в актовом зале.
– Так чего ты? Иди. Я продукты занесу и поднимусь.
– И оставить открытую машину без присмотра? – А дальше страшным шепотом: – Тут какие-то мужики стоят, я их впервые вижу.
Действительно, ключ-то у него в кармане. Чертыхнувшись, Павел махнул подопечным, подхватил пакеты с оставшимися вещами и заторопился по бетонной дорожке вокруг корпуса.
Соня ждала на стоянке. Высокая и по-мальчишески угловатая, она подчеркивала свою худобу объемной курткой и трикотажной юбкой, открывающей бледные колени. Ветер трепал копну ее русых с рыжим отливом волос, бросая пряди на лицо. Соня морщилась, убирала волосы одной рукой, другой придерживала ворот куртки. Чуть в стороне стояли микроавтобусы и черный, похожий на гроб, бандитский внедорожник на бензине – любимая машина мамкиных гонщиков, параноиков и тех, кто не желал светить свои маршруты. Рядом курили двое в комбинезонах, похожие на потерявших шлемы космонавтов. Они с интересом разглядывали Соню и ее длинные голые ноги, она же этих «космонавтов» в упор не замечала. Она смотрела лишь на Павла, мягко улыбаясь, и он невольно расплылся в ответной улыбке.
Клюнув его в губы и оставив в воздухе мазок духов, Соня заторопилась в главный корпус, а Павел стал разгружать багажник. В постановках он не участвовал и даже смотреть их не любил. Нагляделся в свое время на волонтерские ТЮЗы – хочешь не хочешь, а все равно сгоняли в спортзал, и сиди на неудобных низких лавках, пока всё не закончится. В телефон играть не давали, а тогда это было единственным развлечением, все ходили со смартфонами и резались по сети, объединяясь в кланы.
Хуже было, только если мелких заставляли петь. Они стояли нестройным рядком, тянули по сотому кругу «Качели», смотрели печально, – а гости им хлопали, умилялись, как умиляются зверушкам в зоопарке, и уезжали. Павел это ненавидел больше прочего. Хорошо, если потом накрывали столы с угощением, а то могли раздать какую-то фигню вроде девчачьих мягких зайцев или сборников сказок с иллюстрациями почище Босха. Сладкие подарки отбирали воспиталки: не полагалось портить аппетит. Потом конфеты лежали где-то в подсобке до окончания срока годности, печально слипались и пропадали на помойке.
Если на спектакль Павел мог и сходить, исключительно ради Сони отсидеться в уголке, то в мастер-классах он не участвовал категорически, как бы его ни уговаривали. Он не умел объяснять, не хватало терпения. Дети постоянно отвлекались, ерзали, хотели смотреть мультики, а не заниматься непонятно чем, и Павел, честно говоря, их понимал. Зачем лепить медвежонка руками, когда можно за пять минут создать его виртуально, в 3D-редакторе? Он получится ровным, красивым, нужного оттенка и текстуры. Соня что-то рассказывала ему про мелкую моторику и прочее, но можно же набрать текст на ar-клавиатуре
[7] – чем тебе не тренировка пальцев?
В общем, Павел с удовольствием ездил бы один и просто помогал ребятам – без песен, плясок и пластилина, но к волонтерам-одиночкам у руководства возникало много вопросов. Поэтому последнее время он катался с Соней и ее коллегами и был у них на подхвате.
В багажнике теснились четыре ящика фруктов, пакеты с детскими вещами, которые собрали Соня и ее друзья, мешок универсальных зарядок для гаджетов, несколько бэушных арок, китайские копии китайских копий планшетов и куча прочей ерунды, которую принесли в центр сбора соцпомощи. Аккуратно переставив пакеты, Павел вытащил мандарины и взял ящик на грудь.
– Я надеюсь, вы всё. Сегодня нам надо успеть еще в два места, – сказали за его спиной.
В животе свернулся холод, а остальному телу стало жарко, несмотря на стылый ветер.
Павел давно не слышал этот голос. Неторопливая и правильная речь, интонация, как будто говорящий не уверен в том, что произносит. Немного подчеркнутое «о» и паузы в конце каждой фразы.
Он вздрогнул, обернулся, ящик в его руках накренился, и часть мандаринов раскатилась по асфальту, блестя восковыми боками. Но обращались не к нему, а к «космонавтам» у внедорожника. Рядом с ними стоял мужчина, на голову выше Павла, одетый в легкое пальто. Близко посаженные глаза запали бусинами глубоко в глазницы, как у плюшевых зверей, которым слишком туго стянули швы. Прозрачные очки с диоптриями. Нижняя половина лица закрыта бородой. Он потирал широкие ладони, неловко топтался во время разговора, меся дорогими ботинками грязь. Легко перешибить соплей, а человек, которого он напоминал, был крепче и плечистей. Павел звал его Просто Костей.
Да нет, не могло того быть. Просто Костя пропал двенадцать лет назад, его искали и не нашли, дело закрыли. Павел столько раз воображал, как Просто Костя, например, бежал в леса, где умер от воспаления легких. Или же поехал автостопом, и где-то на богом забытом шоссе его забили до смерти и бросили в канаву. Или он все-таки попал в тюрьму, а там ему водили членом по губам и делали такое, что не показывали даже в порно, после чего Просто Костя повесился на собственных трусах.
Павел собирал мандарины, весь обратившись в слух. Речь шла о волонтерской рутине, фото- и видеосъемке для сайта какой-то партии. «Мы помогаем детишкам, потому голосуйте за нас» – обычное лицемерие. Запустить бы в них ящиком, но Павел не мог себя заставить обернуться еще раз. Казалось, бородатый смотрит прямо на него, Просто Костин голос вот-вот крикнет: «Ага! Я тебя узнал!», и Павел не желал представлять, что будет дальше.
Когда бородатый велел «космонавтам» подождать и чавканье его шагов по грязи удалилось, Павел смог расправить сведенные судорогой плечи. Он машинально вытер руки об штаны, подхватил собранные мандарины и двинулся следом, пряча за ящиками лицо. Вдавил большой палец в считыватель отпечатка, пролез бочком через турникет («я с волонтерами, у нас спектакль наверху») и попал в узкий коридор неистребимого невнятно-мятного цвета всех госучреждений. В нос шибанули знакомые запахи: суп, какао с молоком, табачный дым, мокрый пол, хлорка и моча.