Но главной бедой Хуэйлан Петровны стало совсем не имя. Лет в пять она встретила любовь своей недолгой жизни – первую модель очков виртуальной реальности «Huawei». Когда родители были заняты, они включали Хуэйлан Петровне мультики, и после погружения в объемный сочный мир мультипликационных грез мир настоящий казался унылой калькой виртуального. Скука переполняла Хуэйлан Петровну, руки зудели, и зуд этот унимался лишь когда она хватала очки и накрывала ими глаза. В школе мультики сменились играми, в перерывах между которыми Хуэйлан делала уроки – не хорошо, но и не плохо, средне, без удовольствия и понимания, зачем всё это нужно. Просто чтобы от нее отстали и разрешили поиграть. Других развлечений, как и друзей, у нее не было.
В десять она завела страничку в Weibo, а в тринадцать познакомилась с Николасом Stark Дьячковым – так было указано в его профиле. Еще там говорилось, что он – ее ровесник, живет в Канаде, любит панк-рок и мотоциклы. Он смело улыбался с фото, поджарый, похожий на кота, глаза его блестели – мечта любой девчонки, классный, как из сериала (Хуэйлан так и сказала: «как из сериала» – и помрачнела).
Их общение длилось три года. Николас ни слова не знал по-русски, но каждый день начинался автоматически переведенным «добрым утром» в личке и заканчивался «спокночи» и каким-нибудь смешным постом из блогов. Видеосообщения Николас делал от первого лица, и Хуэйлан Петровна будто сбрасывала собственное тяжелое тело и становилась им, сильным и высоким, гуляла по побережью, вдыхала тот же воздух, щурилась от солнца. Ник писал, что любит бургеры, и Хуэйлан их тоже полюбила. Ник хотел поступать в архитектурный, и Хуэйлан собиралась с ним. Они думали встретиться, когда им стукнет по шестнадцать. Воображали, как это будет, и грядущая встреча заслонила собой весь прочий мир. Громадная, готовая перевернуть жизненный уклад Хуэйлан Петровны и Николаса Stark Дьячкова навсегда.
А недели за три до встречи, когда Хуэйлан уже выбирала авиабилеты, Ник пропал. Страница и почта были удалены, номер не отвечал, аккаунтов в других соцсетях Хуэйлан не нашла. Ее просто выкинули из Колиной реальности парой кликов. Каждый день, как она потом сказала Соне, каждый божий день она тонула в отвращении к себе, в бессилии и беспросветной серости, в которую превратилась жизнь на фоне ярких картинок на чужих страницах, без постоянной переписки с виртуальным оттиском кого-то, кто другом-то и не был. Она всё дольше серфила по блогам, бездумно кликая по ссылкам, переходя от одной к другой, заполняя ими глухие черные пустоты. Вместо подготовки к экзаменам прогуливала школу, отсиживалась в кафе, играя в арках, и даже достигла высшего уровня развития персонажа в «Мими» – симуляторе обычной жизни, где она выросла, построила карьеру, вышла замуж и родила троих детей. Виртуальный муж, с которым она изредка переписывалась, в итоге оказался кошатницей шестидесяти лет из Петербурга, и интерес к игре совсем угас. Прочие виртуальные друзья лайкали ее посты всё меньше, постепенно забывая и затирая ее саму в реальном мире.
В семнадцать, спустя месяц после длительного курса лечения в «Благих сердцах», Хуэйлан Петровна Иванова выписала себе горсть феназепама, заверив рецепт печатью матери, и отравилась.
Обычный случай, очень частый. «Она не мучилась», – сказали Соне в раздевалке, когда она стягивала джинсы и влезала в черное форменное платье. И не хватило сил что-либо отвечать, как было каждый раз, когда сообщали о смерти пациента. Еще одна карта отправится в архив. Замрет еще один аккаунт в сети.
Но, к счастью, не все были такими, как Хуэйлан.
Мадина ворвалась в размеренную жизнь «Благих сердец», наполнив кабинет волшебным запахом цветов, тонким и дорогим, с пряной ноткой сандала. Собственно, дорогим у Мадины было всё: часы на тонком запястье, кольца и браслеты, одежда, сумка, красные туфли на каблуках, губы, зубы и духи. Она села, закинув ногу на ногу и перебросив тяжелые локоны через плечо. По просьбе Сони сняла очки и электронные часы, достала планшет из сумки. Всё это Соня сложила в ящик и запечатала. Потом включила камеру в углу. Вытягивать ответы на вопросы, как из некоторых, не пришлось: Мадина долго и со вкусом говорила о себе и рассказала гораздо больше, чем Соня спрашивала или хотела бы услышать. История у Мадины оказалась интересной.
Родилась она в Омске, была младшей из четырех детей. Отца не помнила. Лет с одиннадцати стала ходить по клубам, в пятнадцать познакомилась с местным прокурором.
– Толя был лапочка, – тянула Мадина, прикрыв красивые глаза и накручивая на палец иссиня-черный локон. – Он для меня ничего не жалел.
Из-за прокурора Мадина бросила парня, с которым встречалась. Тот выследил ее и избил. Мадина написала на него заявление, парня посадили – прокурор помог, но после предпочел исчезнуть. Тогда же она зарегистрировалась на вебкам-сайтах. Денег ей требовалось много: хотелось и сапоги, и туфли, и сумку – не масс-маркета, а хотя бы подержанную «праду».
– Ну там помурлыкала, похвалила их, сказала, какой большой, – и всё, постоянные клиенты. Им много же не надо.
В восемнадцать Мадина переехала в Москву и познакомилась с инвестбанкиром. Банкир был глубоко женат, но их с Мадиной это не смущало. Он снял ей квартиру на Кутузовском проспекте, потом купил машину, попу, грудь и новый нос. Верил, как после него и многие другие, что был у Мадины первым и единственным: она изображала благовоспитанную девушку с Кавказа и восстановила девственность хирургическим путем. Потом по утечкам из семейного бюджета про измену догадалась жена, банкир долго метался, не мог уйти, ведь дети, брак, что скажет мама. Дела его пошли наперекосяк, конкуренты наслали проверки, денег не стало. В итоге жена ушла сама, после нее – Мадина.
– Он злой какой-то был. И денег перестал давать, а мне чем косметологу платить? И маникюрше. Это же пипец, когда мне надо ужиматься, чтобы наращивание сделать. Хотя я, конечно, не ради денег с ним была, царство ему небесное, Господи прости. – Мадина перекрестилась и зачем-то поцеловала пальцы. – Я очень православная, знаешь? Каждую неделю в церковь к батюшке хожу. Свечку за Лешу ставлю, хороший человек же был.
Потом спонсоров Мадине стало мало, она начала летать в Дубай и Европу, там платили гораздо больше. Китайцев не любила, считая их уделом дешевых шлюх. Работала на закрытых тусовках, стала нюхать. Практиковала химкиберсекс, который был «улет, просто улет, как будто ты в раю». Смогла позволить себе дом на Новой Риге, отдых на Мальдивах и еще два авто.
– Девочки говорят: твое Новорижское – старперский отстой, никто уже там не покупает. А я им объясняю: у меня за забором с одной стороны участка министр живет, а с другой – Анжела, которая бывшая любовница Петрова, ну ты ее по-любому знаешь, у нее еще инстаграм-страница легендарная просто и линейка белья постельного. Когда у вас такие соседи были, говорю я им? – Она потрясла у Сониного носа пальцем с длиннющим розовым ногтем. На нем лаком был написан целый пейзаж: домик, луг, деревья, блестки – излюбленный китайский тренд. В кольце дивным огнем горел бриллиант. – Они молчат. Ну то-то же.
В общем, жизнь Мадины била ключом. Наладив в Дубае связи, она стала возить туда девочек помоложе, собирая с них процент. Некоторых устроила в известные порностудии в США, они даже получали премии. С химии Мадина слезла, иногда покуривала дурь.