Девушка хохотала, откидывая назад голову, и шутя постукивала мужчину по широкой груди, а потом, вроде нехотя, сдалась и подставила кавалеру для поцелуя пухлые губки.
Справедливо полагая, что целующейся паре сейчас не до нее, Соня осторожно прошмыгнула мимо двери – теперь с каждым движением она чувствовала себя все свободней – как видно, действие отравы проходило. А если это была не отрава, то тогда что?
Она настолько успокоилась, что позволила себе задержаться у вешалки, пытаясь подобрать для себя одежду. В конце концов пришлось вместо плаща он был слишком длинен и при движении наверняка мешал бы ей – Соня выбрала подбитый мехом лисы полушубок, к которому надетые на ней панталоны никак не подходили. Впрочем, это не имело теперь никакого значения. Главное, что ей нужно было сделать – по возможности, бесшумно открыть входную дверь, и княжна была готова молиться даже Вельзевулу, умоляя, чтобы у неё это получилось.
Сказать, что на крыльцо дома она вышла, было бы неправдой. Она выползла. Выскользнула. Прошмыгнула. Скатилась с высоких ступенек, и только тут стала оглядываться, пытаясь определить, где она находится, и в какую сторону ей отправляться, чтобы попасть к себе домой.
Сильный порыв холодного ветра толкнул её в спину, и Соня наконец поняла, где она. Хотела даже побежать прочь от проклятого дома… Как же ещё назвать тот, где её столько времени держали взаперти?
А, кстати, сколько времени держали? Не станешь же спрашивать об этом у редких прохожих, которые с удивлением взирали на её нелепую фигуру.
Она посмотрела вдоль улицы, ощутила близость Невы и вспомнила, что здесь, совсем рядом, на Английской набережной живет их семейный доктор Мартин Людвигович Либель. Вот человек, который сможет ей помочь. Для начала хотя бы сообщить, не сделали ли с ней чего-то страшного, когда она находилась в забытьи?
Много вопросов своей больной голове она старалась пока не задавать. Соне казалось, что если она начнет вот так думать обо всем сразу, то сойдет с ума. Нет, ей нужно было получать знания понемножку, по кусочку складывая картину случившегося с нею кошмара.
Она чуть не побежала, когда определила для себя это действие, но лишь надвинула поглубже шляпу и пошла быстрым шагом вперед, время от времени оступаясь – слабость все ещё давала себя знать, да и сапоги, несмотря на самодельные портянки, были для неё слишком велики.
Ей повезло, как и в остальном другом сегодня, доктор оказался дома. Он даже сам открыл ей дверь, когда она позвонила в колокольчик. И ещё долго с недоумением вглядывался бы в нее, если бы Соня не сдернула с себя шляпу, представив своим роскошным волосам в беспорядке рассыпаться по её плечам.
– Княжна! Софья Николаевна! Mein Gott30, вы живы!
Он потянул её в дом, для чего ему пришлось сделать некоторое усилие: Соня опять почувствовала сильную слабость и никак не могла заставить себя шагнуть в тепло его прихожей. Почему он удивляется тому, что Соня жива? Неужели родные подумали, что её больше нет на свете?
– Мартин Людвигович, – просительно сказала она, стараясь унять дрожь в голосе, – мне нужна ваша помощь.
– О, конечно, ваше сиятельство, непременно, я все для вас сделаю!
Она с удивлением заметила, что у доктора дрожат пальцы, да и он сам выглядит непривычно взволнованным.
– Скажите, что-то стряслось с мамой? С братом?
Задавая вопросы, она жадно вглядывалась в его лицо.
– Мария Владиславна лежит в постели, – проговорил он почти спокойно, но это от расстройства души, это пройдет. Когда она узнает, что с вами все в порядке… Разрешите, Софья Николаевна, я пошлю Гретхен, чтобы она успокоила вашу маменьку. Пусть порадуется, что дочь жива и невредима…
– Мы пошлем, Мартин Людвигович, но позднее, когда вы сами удостоверитесь, что я действительно невредима.
– Вы хотите сказать, – доктор запнулся, – что я должен вас осмотреть?
– Да я не просто хочу, я прошу, умоляю вас об этом. Самое страшное в том, что я не знаю, где я была, как туда попала и… и что со мной делали.
Соня смутилась, но твердо выдержала взгляд старого врача.
– Это будет неприятная процедура, – мягко заметил он. – Такой вас ещё не подвергали.
– Пусть, – Соня прикусила губы, чтобы те не дрожали. – Все равно мне надо знать… И еще, Мартин Людвигович, как давно я отсутствовала?
Брови эскулапа приподнялись в удивлении, но он справился с собой и ответил:
– Три дня, Софья Николаевна, вас не было ровно три дня. Ее сиятельство княгиня не знала, что и думать. Вас разыскивали по всему Петербургу. Князь Астахов советовался со мной, не объявить ли награду тому, кто поможет вас найти. Слухи были самые разноречивые…
– Вы хотите сказать, сплетни? – уточнила Соня; она впервые в жизни почувствовала, где у неё сердце, потому что биение его не походило на обычный ритмичный перестук, а стучало чуть ли не в горле.
– Можно сказать и так, но представьте, какую боль принесли они вашей благочестивой матушке. Она всегда так пеклась о вашей репутации…
Он помолчал и с вздохом добавил:
– А вчера, в довершение ко всему, исчез ваш жених граф Разумовский.
Глава десятая
Княжна Астахова рыдала на груди у доктора Либеля. А тот гладил её по голове, как бывало в детстве, и приговаривал:
– Будет, будет, дитя мое, успокойтесь! Все самое страшное осталось позади. Вы можете смело смотреть в глаза своему жениху – когда он найдется – ваша невинность не пострадала.
"О чем он говорит? – горестно думала Соня. – Невинность. Пострадало мое доброе имя. Во мнении Леонида я опорочена, а чтобы заглянуть ему в глаза, надо его сперва найти. Если же его появление в том ужасном доме мне не пригрезилось, значит, он видел меня спящей в чужой постели, полуодетую… Нет, мне ни за что перед ним не оправдаться!.. Да, кстати, а почему я должна перед ним оправдываться?.."
Эта последняя мысль заставила её прервать свои стенания. Противоречия раздирали бедную княжну. Она то ела себя поедом, обвиняя во всем, то начинала злиться, считая, что жених не только не вступился за нее, когда увидел её одурманенную, похищенную самым бессовестным образом, но и потом не дождался объяснений, бросил её одну.
Соня опять все вспоминала – тот роковой день, когда она оказалась дома одна, и некому было отговорить её от глупого поступка – и сникала: не надо было идти на рандеву с Воронцовым, не надо было заходить в эту проклятую ресторацию… Словом, мешая слезы с размышлениями, Соня почему-то медлила уходить из дома доктора…
Перепиской деда, видите ли, её завлекли! Что за срочность? Разве нельзя было обождать до свадьбы, а потом попросить мужа, поехать с визитом к графу, взяв с собою злополучное письмо. И Леонид бы все правильно понял, и Воронцов бы тогда никак не отвертелся. Отдал им письмо. Или продал бы.