А ведь раньше она считала себя довольно образованной, да и была такой по сравнению со многими петербургскими девицами. Но, выходит, смотря с чем сравнивать. Всё в мире относительно. Взять того же де Мулена. Рядом с ним Соня попросту невежественна. Да что там с командором. Кое в чём ей не сравниться и с Жюстеном!
Соня так увлеклась наукой владения своим телом, постигая всё новые и новые его возможности, что едва не надумала бросить всё и отправиться в Тибет, чтобы постичь эту самую науку в совершенстве. Но потом охладила себя тем, что, наверное, в местные монастыри не принимают женщин. Даже добиваться духовного и физического совершенства разрешено только мужчинам…
Конечно, есть и женские монастыри, но разве там разрешают женщинам заниматься искусством борьбы, которая может многократно увеличить их силу? Наверное, мужчины понимают, что в таком случае возможность сохранять над женщиной власть уменьшится многократно, и предпочитают держать её в невежестве.
Но сейчас не время вспоминать об уроках. Пока ей никто и ничто не угрожает. Соня надеялась, что и в дальнейшем она сможет жить спокойно, а свои новые знания применять разве что для защиты Жана Шастейля – перед любым обидчиком он будет совершенно беспомощен. Или занимаясь с Мари – девчонка спит и видит, чтобы княжна научила и её так же владеть своим телом. Арно де Мулен, прощаясь, наказывал не оставлять занятий, ибо совершенство достигается лишь ежедневными упражнениями.
Он, наверное, прав, потому что с некоторых пор Соня перестала, например, заниматься с картами – этому искусству учил её когда-то в Версале Жозеф Фуше – и наверняка утратила навыки общения с ними. Теперь карт у неё не было, ведь мальтийский рыцарь и его оруженосец считали их изобретением дьявола, потому Соня даже не заикалась о том, какими карточными фокусами владеет.
Наверное, ей не хватало рядом наставника. Руководителя всех её замыслов и начинаний. Сколько уж она всего перепробовала, а до сего дня ничего из освоенного ей не понадобилось.
Разумовский! Чего это она, забыв о том, в каких условиях пребывает её бывший жених, занимается проверкой и подсчетом своих знаний!
– Если господа позволят мне сказать слово… – несмело произнесла Мари.
А господа как раз и позволили ей сидеть и слушать, паче чаяния у неё найдется какой‑нибудь план, ведь им до сего дня не приходилось заниматься тем, чтобы освобождать кого‑то из рабства…
То есть у Сони был некий опыт, но тогда она помогала вызволить из плена девушек‑аристократок, которых только собирались продать в рабство, и при этом едва не пострадала сама, поскольку не умела почти ничего, в отличие от своих нынешних навыков.
Нет, теперь надо было продумать всё так тщательно, чтобы, как говорится, комар носа не подточил.
– Итак, по словам капитана, он меняет гребцов каждые три часа. На это время отработавшую смену запирают в трюм. Вряд ли удастся изъять оттуда вашего земляка без шума. Наверняка – даже если мы уберём сторожей – убежать захотят все рабы, а это без шума не обойдётся.
«Уберем сторожей»! Это кто говорит? Недавний граф или опытный врач? Тот, что себя защитить не сможет! Конечно, Соня и виду не подала, что допускает такие мысли в отношении Жана, – зачем обижать хорошего человека? Нужно послушать Мари, у неё всё же есть некие представления о происходящем, пусть однажды она и работала совсем на другой стороне.
– Давайте я влюблюсь в Рафида, – предложила Сонина служанка.
– А разве можно влюбиться вот так, по договоренности? – удивилась Соня.
Мари посмотрела на неё с некоторой укоризной. Мол, госпожа, аристократка, а не понимает такой простой вещи.
– Я хочу сказать, как бы влюблюсь. Ведь, когда вы сходите вниз, ваше сиятельство, все смотрят только на вас. А если я буду ходить туда-сюда как влюбленная дурочка, на меня в конце концов перестанут обращать внимание.
– Могу и я спросить: кто такой Рафид? – поинтересовался Жан.
– Тот, кто чаще других присматривает за рабами, – пояснила Мари.
Соня и сама приметила этого плечистого малоразговорчивого надсмотрщика, который всякий раз взглядывал с неодобрением в её сторону, едва княжна появлялась на нижней палубе. Во-первых, здесь он был царь и бог, могущий любого из рабов казнить или помиловать. Однако присутствие аристократки мешало ему разойтись в полную силу. Во‑вторых, рабы – в основном молодые мужчины, годами не знавшие женщин. И хотя они делали вид, будто увлечены греблей, он чувствовал, как в присутствии молодой и красивой женщины над скамьями с гребцами будто сгущался сам воздух.
Мысленно он награждал аристократку самыми непотребными словами, но вслух боялся хоть как-то выразить свое недовольство. Потому, когда однажды Соня вниз не спустилась, а появилась её служанка, в присутствии которой Рафид мог не стесняться…
Надо сказать, что за два месяца следы побоев, которым подверглась Мари на «Святой Элизабет», исчезли. Правда, Жану пришлось слегка подправить разбитый нос девушки, но в остальном, как с удовольствием сообщил он Соне, с лицом девушки не произошло ничего серьезного. Мари не красавица, но мужчина, несомненно, обратит внимание на её прекрасную кожу, на красивую грудь и симпатичные глазки.
Несмотря на операцию, рот у девушки был не слишком красив, но в противовес этому имелось кое-что другое. Словом, её план вполне мог иметь успех.
– Иными словами, ты хочешь сказать, что в таком случае сможешь незаметно передать Леониду всё, что угодно? – поняла Соня. – А что, это прекрасная идея! Вот только надо теперь решить, что понадобится для побега и как его совершить, если подготовка удастся.
– Прежде всего надо узнать, умеет ли ваш соотечественник плавать, – сказал Шастейль.
Глава десятая
– То есть ты хочешь сказать, что Леониду придется спасаться самому?
Соня взглянула на товарища с неодобрением:
– Это называется помощь? Предложить ему прыгнуть за борт и плыть, пока хватит сил?!
Но Жан ничуть не смутился, а даже снисходительно улыбнулся:
– Это было бы слишком просто… Хорошо, я поясню: от его умения плавать зависит, какой план мы выберем для спасения твоего соотечественника.
– Ладно, если ты настаиваешь, завтра мы его об этом и спросим, – решила Соня. – Мари отнесет записку. Вернее, попробует её передать.
По наказу Сони девушка заметила, когда смену Разумовского отправляли на отдых, и теперь могла появляться тогда, когда он работал на веслах, а не сидел взаперти в трюме.
Назавтра на нижнюю палубу спустилась служанка знатной госпожи и принесла еду для надсмотрщика Рафида. При этом она мило улыбалась ему и что-то оживленно рассказывала, а Рафид делал равнодушное лицо, будто ему совсем неинтересно её щебетание, хотя каждому из рабов‑гребцов было ясно, что мужчина польщен таким вниманием.
Служанка подождала, пока он поел, забрала поднос и, уходя, крутанула юбками. Каждый из рабов постарался отвести взгляд в сторону, потому что Рафид пользовался дурной славой человека вспыльчивого и неуправляемого. Если бы он заподозрил, что на его девушку – а он в момент стал относиться к ней как к своей – кто-то засмотрелся, плохо бы пришлось несчастному.