– То есть науке защиты для простых людей вы обучаться не желаете, а меня к тому же склоняете. Вы думаете, я присвоила себе княжеский титул?
– Что вы, Софи, как странно мыслят женщины. Наверное, я не умею объяснять… Я лишь хотел сказать, что простолюдинам не разрешается носить при себе оружие… как и женщинам. Не потому, что это как-то уравнивает их в правах, а потому, что… Я таки запутался! – Командор смущённо вздохнул и жалобно посмотрел на Соню: – Ну, если вы не хотите учиться этой восточной борьбе, так и не учитесь. Бог с нею.
– А если мой противник тоже будет этой борьбе научен? – поинтересовалась Соня.
– Видите ли, тот монастырь в Тибете стоит далеко от проезжих дорог, и вряд ли кто‑то из его обитателей станет путешествовать по Европе…
– Если только этот человек не будет отправлен с поручением, подобным вашему, – подхватила княжна.
– Я понял, переспорить женщину невозможно, – заключил де Мулен. – Она, оказывается, всё переворачивает вверх ногами и стоит на своём, так что мужчине остается только развести руками и ретироваться со своей философией и логикой прочь.
– Я всего лишь спросила, знают ли об этой борьбе европейцы. И если знают, то кто.
– Жюстену с таким знатоком встретиться не пришлось. Думаю, и вам это не угрожает. Разве что ваш ангел-хранитель совсем уж перестанет выполнять свои обязанности.
Глава девятая
Это было старое парусно-гребное судно, перестроенное предприимчивым хозяином из военного в торговое. Соня даже подумала, что скорее всего несколько турок-торговцев купили целый флот галер, до поры стоявших где-то на приколе. Вначале это был «Эфенди». Теперь у причала рыбацкого поселка стояла уже другая галера.
Прежде всего с её палубы исчезли пушки – зачем они мирному торговцу? – и теперь порты, через которые прежде стреляли артиллерийские орудия, использовались для загрузки товара на нижнюю палубу.
Тут же, по обеим сторонам её, располагались двенадцать деревянных скамей, на которых сидели по трое гребцов, управлявшихся с огромным деревянным веслом.
Капитан любезно пояснил, что раньше галера была куда тяжелее, весла были тоже неподъемными, тридцати пяти футов в длину, и сидели на каждом весле по шесть гребцов.
После того как с палубы убрали пушки, с носа – тяжеленный надводный таран и устрашающего вида ростру, галера стала намного легче, и потому Мустафа-бей – его родители происходили из очень знатного рода! – заменил весла другими, более легкими, так что с ними теперь вполне управлялись трое. И меняли гребцов уже через три часа, а не через два, как было принято в военном флоте.
– Добрый старичок! – язвительно шепнул на ухо Соне Шастейль, когда в сопровождении капитана они осматривали судно, на котором им предстояло доплыть до Барселоны. – Ишь как о рабах заботится!
После осмотра судна капитан пригласил пассажиров в кают‑компанию, где подали довольно приличный завтрак, и больше часа развлекал их всевозможными байками из истории парусного флота. Такой начитанный капитан, но при этом торговец до мозга костей, что прежде казалось Соне несовместимым.
– Уходят в прошлое корабли, украшенные всевозможными скульптурными излишествами, – говорил он. – Представьте себе, что в Швеции, например, был случай, когда построенное именно с разными финтифлюшками судно так от скульптур, рельефов и всевозможной другой лепнины утяжелилось, что затонуло, едва выйдя со стапелей! Нет, будь я сам кораблестроителем, строил бы суда легкие, изящные, без всяких там излишеств, похожие на птиц…
Наверное, в капитане дремал не кораблестроитель, а поэт, подумала Соня, подчеркнуто внимательно слушавшая разглагольствования Мустафы-бея.
– …чтобы они скользили над водой почти как чайки!
– Как вы думаете, а гребцы судну всегда будут нужны? – спросил темпераментного рассказчика Жан.
– Думаю, гребцы уйдут в прошлое вместе с рострами, – сказал Мустафа-бей и улыбнулся: – У меня получился стих… Обязательно уйдут, потому что для торгового флота они невероятная обуза. Корми, пои, следи, чтобы не сбежали. К тому же эти канальи имеют наглость болеть. А где посреди моря возьмешь человека для замены выбывшего? Приходится идти на всякие ухищрения…
Мустафа-бей замолчал, будто подавился. О чём он мог проболтаться? Каким таким образом капитан находит себе гребцов? Не русалок же на весла сажает…
Называлось судно «Джангар», команду имело весьма пеструю – как по одежде, так и по типу внешности: и явные северяне, и знойные итальянцы, и лихие французы, и метисы, и даже один негр.
Жан Шастейль, по причине небольшого количества денег у их маленькой компании одетый весьма скромно, хоть и не напоминал богатого аристократа, каким Соня увидела его впервые, всё же выглядел ещё довольно представительно. Особенно таковым нашли бы его женщины, живущие во Франции лет пятьдесят назад. Так смог одеть его Жюстен, порывшись в своём гардеробе.
Что поделаешь, командор де Мулен был человеком не слишком состоятельным. Он пытался дать побольше денег на дорогу своим новым друзьям, но Соня, посовещавшись с графом де Вассе-Шастейлем, отказалась принять его дар, пообещав себе, что при первой же возможности отблагодарит старого рыцаря за всё, что он для них сделал.
В общем, они сэкономили, найдя в сундуках Жюстена вышедшую из моды, но довольно крепкую и опрятную одежду. Для Сониного дорожного платья оказалось достаточно умения Мари ловко превращать одежду, которую носили еще в начале века, в нечто более современное. По крайней мере не бросающееся в глаза своим несоответствием времени.
Теперь они плыли на старом, но крепком судне в Барселону и уже не боялись, что команда отнесется к ним не с должным почтением. Или попробует нанести пассажирам какой-то урон.
Прежде судно не должно было заходить в Барселону на пути, по странному совпадению, в Марсель, но после непродолжительного разговора с командором капитан «Джангара» передумал и решил, что в Барселоне у него тоже могут быть интересы.
На прощание он получил от Арно де Мулена самый строгий наказ беречь его друзей и обещал, что в случае чего снимет шкуру с почтенного Мустафы, если тот свою клятву прямо-таки сдувать пыль с дорогих пассажиров хоть в чём-то нарушит.
– Может, у меня и нет достаточно денег, – проговорил он на прощание, – но друзей по всему свету столько, что с их помощью можно найти и покарать любого человека, обидевшего рыцаря Мальтийского ордена. Как и близких ему людей.
Соня расцеловалась с рыцарем и его оруженосцем, не в силах сдержать слез. Как жаль, что приходилось расставаться с такими достойными людьми, каковых не так уж много осталось на земле.
– Я напишу вам, – говорила Соня.
Расчувствовавшийся командор кивал и в который раз напоминал:
– Пишите в Таррагону, письмо мне доставят.
Со сколькими людьми на своем нелегком пути княжне Астаховой пришлось встретиться, чтобы тут же расстаться. Стоит ли таких жертв её план облагодетельствовать свой род? Ведь потихоньку утекают месяцы и годы её собственной жизни, которую не вернуть и не изменить. Прав Арно де Мулен: если так и дальше пойдёт, после Сони попросту не останется этих самых потомков, ради которых она сейчас пересекает Средиземное море.