Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том - читать онлайн книгу. Автор: Рина Оре cтр.№ 28

Поздно вечером к Маргарите в ее спаленку зашел Филипп со сластями из лавки – с тридцатью шестью, как случалось в ее день рождения. Расстроенная донельзя девушка впервые в жизни потеряла интерес к конфетам и поделилась с младшим братом своими сокровищами. Пока они медленно лакомились, Филипп рассказывал, как сходил в гости к суконщику и торговцу платьем, к господину Гио́ру Себе́сро. Филипп долго описывал, какой у Себесро, выходцев из южной Санделии, был дом: просторный, полный всяких роскошеств да на улице богачей – прямо на Восточной дороге. Еще он рассказал, что мать семейства, Део́ра, восхищалась его познаниями в меридианском языке, что он кушал пирожные (кремовые, песочные и желейные) и что смел их аж пять штук, поскольку иначе стол точно треснул бы от яств и утвари. В конце Филипп добавил, что сестра суконщика, Зали́я, наверно, будет невестой Оливи, хотя она очень некрасивая и какая-то странная.

Вот так закончился этот день, полный трагических и несообразных событий.

Одна свадьба может спасти другую

Таких крупных городов, как Элладанн, с населением в сто тысяч жителей, в Меридее насчитывалось единицы. Когда в двадцать седьмом цикле лет начали огораживать каменной стеной обширное пространство, то внутри города размещались скотные дворы, пахотные наделы, пастбища. Ныне, к началу сорокового цикла лет, здесь запрещалось держать даже курицу, не говоря уж о свинье или корове: всю снедь поставляли на рынки гильдии, а везли они молоко, яйца, муку, зерно, птицу и скот из близлежащих деревень. Теперь на месте лугов теснились домики и сплетались в паутины кривые улочки, отрастая тупиками или соединяясь проездами. Проход – это когда не могла проехать телега, переулок – когда могла, но только одна; проезд – когда едва разъезжались две телеги, улица уже пропускала и телеги, и пешеходов, дорога – это широкий путь, и таких в Элладанне было три: Северная, Восточная и Западная. Вместе с Главной площадью и холмом три дороги поделили город на четыре огромных округа.

Безымянный проезд находился в северо-восточном округе, неподалеку от городской стены, на равном удалении от Северных и Восточных ворот города. Тамошние места представляли собой типичный бедняцкий квартал: жилища вставали кучно: то рядами, то лабиринтами из подворотен, двориков, заборов, пристроек, проходиков… Дома были в один-два этажа, из глины, на деревянных каркасах, кровли – из тёса или соломы. При всем том – минимум окон, да и те без стекла, зато с решетками и прочными ставнями; на земле – корявый булыжник, где-то меж ним росла чахлая травка, где-то скопился мусор. Зеленый дом Ботно был самым красивым в Безымянном проезде – из-за «фонарной башни», какую дядя Жоль соорудил на месте вытяжки для дыма. Световые оконца башенки ныне освещали обеденную, кухня же перебралась в боковую пристройку.

Итак, в дом можно было попасть тремя путями: через парадный вход, через лавку или с другой стороны дома, через задний дворик. Парадный вход вел в переднюю, затем в гостиную, из нее шли в обеденную, а оттуда – в кухню. Дальняя дверь в гостиной вела в длинный коридор; через коридор попадали в уборную, на лестницу, во двор или опять в кухню. Под лестницей приютилась спаленка Маргариты. На втором этаже имелись две спальни – просторные, тогда как все комнаты на первом этаже были столь малы, что едва вмещали скудный набор мебели.

Спальня Маргариты по длине едва превышала ее рост, в ширину была и того теснее, тем не менее в ней наличествовало всё необходимое: узкое ложе вдоль стены (оно же ларь), табурет у изголовья, полка, высокий умывальный стол, прятавший ночной вазон. Окон в спаленке не было, и приходилось держать открытой дверь. На рассвете, когда требовалось причесываться, умываться и чистить зубы углем из виноградной лозы, это становилось затруднением, но Маргарита не подумала бы огорчаться, ведь Синоли и Филипп ночевали вдвоем в столь же малой комнатке у передней, ранее отведенной под чулан, и там тоже не имелось окон. Не печалила ее и теснота – с кровати, занимавшей треть комнатушки, спальня казалась достаточно большой. Ларь устилался соломенным тюфяком, периной из бросовой овечьей шерсти и двумя простынями; еще одна простыня служила летним одеялом. Даже продолговатый валик под голову, наряду с обычной подушкой, и тот был у Маргариты, даже пуховое покрывало, пусть из самого дешевого куриного пера – и то ей выделила ее прижимистая тетка. Сырой лиисемской зимой крохотность комнатки из неудобства превращалась в достоинство: горшок с углями вряд ли обогрел бы более обширное пространство, тем более что, при отсутствии мыльни в доме, все домочадцы очищали тела в своих спальнях.

Конечно, можно было пойти в баню. Их в Элладанне насчитывалось около полусотни, вот только тетка Клементина, после того как Маргарите исполнилось девять, перестала брать ее туда, делая исключение лишь перед Возрождением. Объясняла она это тем, что нравы в столице Лиисема всё бесстыжее и бесстыжее, – значит, девушке с Пороком Любодеяния точно не стоило злоупотреблять сомнительными удовольствиями. Возможно, Клементина Ботно просто скупилась, но правда в ее словах была: банный веник уже вывешивали перед самыми обычными домами, и он говорил о том, что внутри есть спальня, в ней купель, а хозяева принесут вино и закуски. Развеселые компании мужчин со спутницами, носившими зеленые рукава, то есть с уличными девками, заваливались туда совсем не для того, чтобы помыться.

В настоящие бани мужчины и женщины заходили с разных сторон – сначала они раздельно очищали тела от грязи в жарких парильнях, затем перемещались в теплые мыльни, где натирались мазями, стриглись и удаляли ненужные волосы; потом шествовали в просторную, проветриваемую залу – общую купальню – там забирались в ароматную воду, купаясь и нежась, вели беседы, отдыхали, выпивали, закусывали. Сами купели отличались разнообразием форм: и устроенные в полу как бассейн, и длинные емкости сразу для тридцати шести людей, и кадки на двоих – круглые либо овальные, разделенные занавесками, а порой и без них. Столы варьировались в зависимости от формы купели, чаше всего их заменяли широкие доски. Без лежаков за перегородками или кроватей бани никак не мыслились, поскольку разморенные горожане любили вздремнуть часок-другой после омовения, вин и яств; те, кто желали уединиться, просто закрывали балдахин кровати или дверцу перегородки. Нередко купальщиков развлекали музыканты, на полу залы, дожидаясь хозяев, спали собаки, хорошенькие девушки приносили напитки и кушанья. Числились они как мойщицы или прачки, продажными девками как лупы (работницы лупанаров) не считались, но могли растереть мужчинам тело и закрыться с ними за балдахином – полагалось верить, что ничего блудного там не происходило. Банщики шныряли среди купальщиков, подливая горячую воду в купели или подкладывая дрова в печи парилен; если требовалось, то пускали кровь или вырезали болячки. Уединяться с дамами им запрещалось, но за нескромные взгляды закон их не наказывал. Ревнивые мужья частенько избивали банщиков даже без вины, и те называли свой труд самым неблагодарным из неблагодарных. Женщин-банщиц, в отличие от мужчин, презирали за подобное ремесло и обзывали их своднями, поэтому только старухи соглашались работать банщицами в женские дни.

И купальни в роскошных мраморных палатах, и злачные полутемные мыльни в срубах, и даже домишки с веником над входом к лупанарам не приравнивались, какие бы услуги ни предоставляли: от посетителей требовалось не нарушать спокойствия соседей, не кричать как в трактире и не шуметь за балдахином. Плата бралась за час, за день или за ночь – с началом вечернего часа Любви купальные дома превращались в гостиницы для путников, в основном для одиноких мужчин, а кто после полуночи попадался городской страже на улицах, тех сажали до суда в тюрьму. Приличные дамы без сопровождения защитников не показывались на улицах после заката, но прийти с наступлением темноты в баню и не подумали бы – если женщина приходила туда ночью или в мужской день, то ее жалобы о насилии власти отклоняли.