Звезда и Крест - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Лиханов cтр.№ 57

Шагая на железных ногах по городу, исполненному воспоминаний о победах минувших, думал Сашка и о том, что в войне нынешней победы не будет. Что некого в ней побеждать. И завоевать невозможно. Да и нету в этой войне такого Рейхстага, на котором возможно водрузить красное наше знамя взамен зеленого. И капитуляцию принимать.

Мысли эти горестные хоть и царапали душу, но скоро рассеивались, подобно невидимой майской пыльце. Дыму ветеранского табака.

В Военно-воздушную академию имени первого космонавта Гагарина приняли его, разумеется, безо всяких экзаменов. Проректор по воспитательной работе долго тряс раненую руку. Улыбался глупо, тараторя что-то несуразное про личный пример, доблесть и офицерскую честь, сам, естественно, мало в сказанном соображая. Однако же, дай бог ему здоровья, выхлопотал для Сашки в общаге комнату на солнечной стороне. С видом на лес. На первом этаже, чтоб инвалиду подниматься не в тягость. Оформился Сашка на довольствие. Выправил отпускные. И с легким сердцем, как говорится, к маме на побывку. До конца августа.

В шадринской неге, под покровом материнской любви и попечения, лето пронеслось незаметно. Часами сидел в горсаду, проглатывая без разбора все, что находил в отцовской библиотеке: «Король Лир», «Три сестры», «История Рима от основания города» Тита Ливия, «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери, модного Аксенова и «В окопах Сталинграда» Некрасова. Отыскал в глубинах березового книжного шкафа позади ровных книжных рядов и еще одну книгу, само существование которой в их доме уже вызывало слишком много вопросов. На зеленой ее обложке тускло светился православный крест, а на толстом корешке тем же тусклым золотом значилось: «Библия». И мама, и отец, и сам Сашка, и все его окружение – сплошь народ воспитания атеистического. Так откуда же в доме зловредное это чтиво? И отчего от чужих глаз упрятано? Уж не читал ли его отец тайком? Раскрыл увесистую находку. А ведь и правда читал. Некоторые странички загнутыми уголками обозначены. Слова и даже целые предложения простым карандашом подчеркнуты. Странные слова. Сашкиному уму непонятные. Как эти, к примеру: «Для дерева есть надежда, что оно, если и будет срублено, снова оживет, и отрасли от него выходить не перестанут: если и устарел в земле корень его, и пень его замер в пыли, но, лишь почуяло воду, оно дает отпрыски и пускает ветви, как бы вновь посаженное. А человек умирает и распадается; отошел, и где он?» ^[81] Захлопнул Библию в недоумении. И вновь упрятал в тесное закнижье.

Вдали от посторонних глаз, не по одному разу падая и поднимаясь, овладел Сашка заново старым своим «Уралом». Поскрипывая цепью, педалями тугими, гонял вечерами на озеро, что на Красной Ниве (слишком уж заболочена, человеком загажена ближняя речка Исеть). Рассупонившись на песочке горячем, ходули в блаженстве отстегнув, ложился подле стоячей воды, зачарованно наблюдая, как зависают вертолетами над осокой стрекозы, как тычется, клюет мошкару плотвица шустрая, стрижи носятся над водой кругами, и сельские девки в купальниках из нейлона сторожко входят в парную воду. Девки были ладные. Крутобедрые. Взращенные на парном молоке да материнской сдобе. Шла пора сенокоса, так что и стар и млад – в полях. Трепать, сгребать в валы, стоговать. Дорослым после тяжкой работы еще по хозяйству управиться. И только молодухам – смыть с себя труху, пот, волглые травы. Да жизни возрадоваться. Парной воде. Тихому летнему вечеру. Выходили из воды, словно нагие – до того липко жалась мокрая ткань к упругим задам и грудям. И удивленно, а какие так и брезгливо глядели на безногого парня, что возлежал на песке возле поваленного велосипеда.

Нынешним летом редкие знакомства Сашки с женским полом, начинавшиеся обычным порядком: с подкатов, шуточек, анекдотов и замерзших шариков пломбира в кафе, почти все терпели фиаско, едва лишь барышня узнавала об увечье потенциального кавалера. Барышни просто-напросто исчезали из его жизни. Столь же быстро, как и появлялись. И только одна из них, тридцатипятилетняя Виолетта Петровна, что трудилась на благодатной ниве общепита в кафе «Встреча», уделила Сашке целую неделю драгоценного своего внимания. Сперва в самом кафе, подавая долговязому парню румынское вино и котлеты по-киевски, а затем и за пределами заведения, в одноэтажном домишке на улице, носящей гордое имя председателя Петроградской ЧК Моисея Урицкого. Домишко достался Виолетте Петровне в наследство от покойного папы, расстрелянного последователями Моисея Соломоновича за незаконные валютные операции в начале шестидесятых. Сама Виолетта Петровна последние лет двадцать находилась в неустанном поиске принца, да как назло натыкалась на одних лишь уголовников, проходимцев и кобелей. Незадачу эту она объясняла спецификой своего труда и особенностями публики, проводящей время в общепите. Саня, сразу видать, был не из таковых. Вот и затащила в свою нору, увешанную страницами из японских календарей с красавицами в бикини, заставленную букетами усохших цветов, с цветным телевизором «Радуга» и холодильником с деликатесами. Посреди этого великолепия поила Сашку румынским вином, чешским пивом и водкой. Ломала пальцами жирные куски языковой колбасы и буженины. Грубо лезла пальцами этими Сашке в штаны. Потрошила она его, пьяного и невменяемого, почитай, до полуночи. Скакала верхом. Орала страшно. Пузырем пускала слюну. Да так и уснула, обрушившись всеми своими телесами на кавалера. Словно кто ее подстрелил. Очнулся во мгле предрассветной. С раскалывающейся башкой. С храпящей голой бабой под боком. С настроением – гаже некуда. Дабы не тревожить чудовище, тихой сапой пристегнул протезы, портки натянул и, едва ступая по половицам пересохшим мимо холодильника, телевизора и японок в бикини, выбрался наконец на волю. Вздохнул взатяжку. Плюнул. Поспешил поскорей к родному гнезду, к маменькиному подолу. Встретил случайно Виолетту Петровну только через неделю с кульками ворованной из кафе жратвы. Расплылась раскрашенным кармином ртом. Подмигнула синюшным веком. «А ты хорош, инвалид! – проговорила, глядя на Сашку алчно. – Иным ногастым поучиться. Заходи, коль скучно станет!»

Но капитан и не думал скучать. Он молился, кому и как еще не понимая, благодаря за то, что не послушался матери. Что умолил военное ведомство оставить его в строю, поступил в академию и скоро уедет из города своего детства и юности, быть может, навеки. Малая родина претила ему. Пахла Виолеттой Петровной. Духами ее душными вперемешку с запахом буженины. Пыльные улицы Шадринска, раскаленный силикат кирпича, плавящийся морок стоячего воздуха, в котором – ни птахи, только сухой шелест стрекоз. Несколько дней лежал на тахте в узенькой своей комнатке в добровольном затворе. Листал «Цветы зла», Вийона и Аполлинера – диковинных французских поэтов – нетронутые книжечки, добытые в обмен на макулатуру. Давился приторным духом малинового варенья, что неустанно заготовляла на зиму мать. К еде и не притрагивался. И протезов не надевал. Пять пачек «Стюардессы» искурил. В мыслях тягостных о том, как сложится жизнь военного инвалида, нужен ли он кому-то на этом свете, кроме собственной матери, как-то вдруг духом пал, исхудал и лицом осунулся. Летний сплин, впрочем, продолжался, по счастью, не слишком долго. Та самая офицерская жила, что взращивается не один год войной лютой, уставом воинским, честью да совестью закаляется, пробудила от уныния, от сна душевного подняла.