— Хвала Небесам! Самая красивая женщина в мире переступает порог моего вертепа! — взревел Альберих, кидая к ногам Теодоры свой плащ, — не прощу себе, если на самые прелестные ножки, которые я когда-либо видел, ляжет вездесущая сполетская грязь!
Теодора, немного смущенная приемом, ступила на сполетскую землю и протянула Альбериху руку для поцелуя.
— Доброе утро, мессер Альберих, — пропищала Мароция, вылезая следом за своей матерью из носилок.
— О, моя маленькая госпожа! Клянусь Богом, я никогда не видел, чтобы дети столь совершенно копировали бы своих матерей. Лет через десять я, старый шакал, буду почитать за великое счастье танцевать с вами, Мароция, на каком-нибудь пиру.
— Припомни ему эти слова, Мароция! Доблесть Альбериха не ведает предела, и кто знает, какая корона через десять лет будет увенчивать его чело!
Хозяин и гости вошли в обеденную залу. Там уже вовсю хлопотали слуги, убирая, по всей видимости, следы вчерашнего буйного пиршества и готовя стол для новых посетителей. Пользуясь сумраком зала, Альберих сзади приобнял Теодору.
— Теодора, королева моя! Не верю своим глазам, что вы в моем доме, что хотите делайте, а я не могу сдержаться, видя вас рядом с собой.
— Уймите свою страсть, дорогой Альберих! Вы забываете заповедь Господню «не возжелай жены ближнего своего».
— О, это место в Библии я изучал едва ли не внимательнее прочих. Там далее следует притча Иисуса о добром самаритянине и о том, что не всякий проходящий мимо есть ближний твой.
— Вы не совсем верно толкуете Библию, друг мой. К тому же, разве мой супруг более не является для вас добрым самаритянином?
— Признаться, Теофилакт своими стараниями в последнее время принес мне немало головной боли, и я теперь сплю, держа под подушкой меч, а в ногах седло. Но вы правы, он мой друг и вы жена его. Но как же велико искушение хоть один раз нарушить эту заповедь!
— Устрашите себя тем, что другие заповеди вы также нарушали, и не раз. Что из того, мой друг, что вы вступите в близость со мной? Поверьте, после этого наши отношения уже никогда не будут дружескими, напротив, с огромной долей вероятности мы очень скоро станем врагами. И потом, разве в Сполето мало прекрасных дев?
— Мне кажется, что в моих покоях побывали уже почти все.
— Тем более. Простите мне мою гордыню, Альберих, но я вовсе не горю желанием стать в вашей постели какой-нибудь двухтысячно -цатой наложницей. Лучше я вам помогу сделать так, чтобы эта ваша цифра постоянно росла, невзирая на сопутствующие издержки. Одним словом, я здесь исключительно по делу.
Альберих склонился в поклоне и любезно пригласил Теодору за стол. Рядом с ними села Мароция и стала уплетать приготовленный завтрак.
Теодора рассказала о празднествах, случившихся в Лукке по причине приезда туда императора, и о планах новых властителей страны. Альберих мрачнел с каждой минутой.
— Я смотрю, у новоиспеченного императора большие планы. А Адальберт, видимо, хорошо запомнил тот момент, когда, вымазанный в свином дерьме и в одних портках, стоял передо мной в Пьяченце.
— Это события у кого славного, у кого нет, но прошлого. Сейчас же наша задача не допустить разгрома Беренгария, иначе следующим блюдом у Людовика будете вы.
— У вас, конечно, уже есть план, прелестная и недоступная Теодора.
— Прежде всего, отправьте гонца к Беренгарию. Praemonitus praemunitus
47. Пусть тратит хоть все свое оставшееся золото, но хотя бы на время утихомирит венгров и соберет людей. Вы со своей стороны также мобилизуйте вассалов.
— О, здесь уже давно все в полной готовности. Я, признаться, ждал, что бургундцы и тосканцы начнут с меня.
— Пусть ваш монах составит с моих слов письмо к Беренгарию. Есть мысль переманить на фриульскую сторону Адальберта Иврейского, для чего лучшим средством могла бы стать женитьба маркграфа на Гизеле, дочери Беренгария. Тем самым, он составит блестящую партию этой Гизеле, вошедшей в самый сок, но изнывающей, как говорят, после смерти Ламберта от отсутствия мужского внимания.
— Ну почему эта женщина не является моей женой! — патетически вскинул руки к небу Альберих.
— Вы имеете в виду Гизелу? — усмехнулась Теодора.
— Да к черту Гизелу, говорят, она ни рыба ни мясо. Я говорю о вас!
Теодора невозмутимо продолжила:
— Отправьте со мной десяток своих слуг с парой-тройкой крепких повозок. В Риме я передам вам нечто, что поможет вам в вашем противостоянии с бургундцами, а также людей, умеющих с этим управляться. Как вы думаете, сколько времени займут у Людовика приготовления к походу?
— Если верны ваши слова, обольстительная Теодора, что император прежде наведается в Павию, то к Вероне его следует ждать не ранее чем через три недели.
— Надеюсь, мы успеем. Отправляйтесь со своими людьми к Вероне и постарайтесь все время держаться в тылу у Людовика. Возле Равенны дождитесь моего обоза из Рима. Уверяю вас, содержимое обоза порадует вас и устрашит врагов.
Мароция, во время разговора попеременно переводившая взгляд со своей матери на Альбериха и обратно, сердито нахмурила брови и изрекла:
— Там же будет мой папа!
Возникло неловкое молчание.
— Да, действительно. Ваша дочь не по годам разумна, Теодора. Теофилакта лучше всего удалить из войска Людовика. К тому же одним добротным мечом у бургундцев, таким образом, станет меньше.
Теодора задумалась.
— Пожалуй, я смогу составить письмо из Рима, возможно от самого папы, с приказом Теофилакту явиться в Рим по причине…
— Мятежа, Теодора!
— По причине вспыхнувшего или грозящего вспыхнуть в Риме мятежа. Чудесно, Альберих! На том и остановимся.
— Я полагаю, соблазнительная Теодора, что результат нашего разговора заслуживает доброго вина. Эй, слуги! Вина!
— Какого, синьор? — из темноты зала выдвинулся совершенно незаметный до сей поры мажордом.
— А знаете что, Теодора? Я сейчас вас удивлю, — Альберих подмигнул гречанке, — моя коллекция вин недавно пополнилась несколькими бочонками, присланными мне моей дряхлой возлюбленной, сестрой Евдокией, которую еще так недавно все величали герцогиней Агельтрудой.
Брови Теодоры удивленно взлетели вверх.
— Вот как! Она еще жива? И вы, — Теодора зашлась в смехе, — даже ее успели внести в список своих наложниц?
— Да! Да! Признаться, это было не самое лучшее мое любовное приключение, но, бесспорно, я никогда не держал в своих объятиях более знатной особы.
— Завидую ей и вам, — съехидничала Теодора.
— Это произошло перед самым пострижением Агельтруды. Вообще-то я обещал ее навещать, но вот как-то…