Гоголь в жизни - читать онлайн книгу. Автор: Викентий Вересаев cтр.№ 176

Неизвестная. Дневник. Рус. Арх., 1902, I, 549, 551.

Я уже давно веду образ жизни регулярный или лучше – необходимый слабому моему здоровью. Занимаюсь только поутру; в одиннадцатом часу вечера – в постели. Стакан холодной воды и обливание вредит, производя во мне большую испарину.

Гоголь – П. А. Плетневу, 25 янв. 1851 г., из Одессы. Письма, IV, 370.

В январе 1851 г., проезжая через Одессу, я остановился у А. С. Стурдзы на три-четыре дня. В один из этих дней обедал у него Гоголь. Как теперь вижу его, смиренно сидящего за столом и говорящего об одной из книжек «Творений св. отцов» в русском переводе. «А вы что читаете?» – вдруг спросил он меня. «Второй том «Сказаний русского народа»». – «Славная книга, – заметил он: – там есть отдел особенно любопытный: народный дневник».

Н. Н. (Н. В. Неводчиков). Воспоминания о Гоголе. Библ. Записки, 1859, № 9, 268.

1 февраля. – На вопрос княгини: что делать, чтобы согласовать жизнь с долгом? что сделать, чтоб помешать коснуться душе мыслей со стороны? Гоголь сказал: «Я это вам дам все письменно». Ясно было, что княгиня подумала, что ей особенный будет ответ; но вышло, что он о сочинении своем говорил. Княгиня: «Отчего же не теперь?» Гоголь: «Как я могу теперь сказать? Я не проповедник! Не мое дело судить. Я мнение свое могу сказать, но, полное, обдуманное, только письменно. Оттого и писатель бывает, что не умеет хорошо на словах высказать свою мысль. Если бы я умел хорошо высказать свою мысль, кто бы велел мне писать?» Мы как-то одни остались. На прежде изреченную им брань на французов я сказала: «Я не могу не любить французов: французскими книгами вскормлена и вспоена. Все французское: и моды, и тон». Гоголь: «Да, правда, что Франция для нас – другая родина». Нынче мы одни говорили об англичанах. Гоголь: «Странно, как у них всякий человек особо и хорош, и образован, и благороден, а вся нация – подлец; а все потому, что родину свою они выше всего ставят».

3 февраля. – Гоголь: «Совсем другое дело творчество и импровизация: все то же, что смелый и пьяный. Когда бывает лихорадка, когда? Когда воплощается мысль? Нет, тогда спокойным чувством настроена душа». Возражения. «Это лихорадка бывала прежде. Это молодое чувство, когда напишешь что-нибудь пламенное. Если мысли писателя не обращены на важные предметы, то в них будет одна пустота. Надобно любовью согреть сердца; творить без любви нельзя. Иногда бывает самодовольство: делаешь что-нибудь хорошо, доволен собою, а после увидишь, как недостаточно. Святые падали, гордясь тем, что благодать им сошла», и т. д.

Неизвестная. Дневник. Рус. Арх., 1902, I, 553, 554.

Вслед за моим бенефисом шел бенефис известной актрисы А. И. Шуберт; она выбрала для постановки «Школу женщин» Мольера. А. И. Соколов, зная, как трудно молодым актерам, воспитавшимся совершенно на иных началах, передавать так называемые классические произведения, просил Николая Васильевича прочесть пьесу актерам, чтоб дать им верный тон и тем облегчить для них не совсем легкую задачу, которая представляется актерам. Гоголь изъявил свое согласие и для чтения пьесы порешили собраться в квартиру режиссера А. Ф. Богданова, знакомого Гоголю еще в Москве. В назначенный день актеры и актрисы, участвовавшие в «Школе женщин», собрались у Богданова. Из не участвовавших актрис была приглашена только одна известная артистка П. И. Орлова, а из посторонних театру лиц – один Н. П. Ильин. Как прочих артистов, так и знакомых Николая Васильевича не пригласили, из опасения испугать Гоголя многолюдством. Часов в восемь вечера пришел Гоголь с Соколовым. Войдя в комнату и увидя столько незнакомых лиц, он заметно сконфузился; когда ему стали представлять всех присутствующих, то он совершенно растерялся, вертел в руках шляпу, комкал перчатки, неловко раскланивался и, нечаянно увидав меня, – человека, уже знакомого ему, – быстро подошел ко мне и как-то нервически стал жать мне руку, отчего я, в свою очередь, окончательно сконфузился. Впрочем, замешательство Гоголя продолжалось недолго. Как только кончилась скучная церемония взаимного представления, каждый стал продолжать прерванный разговор, поднялся общий говор, шум, смех, как будто между ними и не было великого человека… Заметив, что на него не смотрят, как на чудо-юдо, что, по-видимому, никто не собирается записывать его слов, движений. Гоголь совершенно успокоился, оживился, и пошла самая одушевленная беседа между ним, Л. С. Богдановой, П. И. Орловой, Соколовым, Ильиным и всяким, кто только находил, что сказать. Русские и малороссийские анекдоты, поговорки, прибаутки так и сыпались. После чаю все уселись вокруг стола, за которым сидел Гоголь; водворилась тишина, и Гоголь начал чтение «Школы женщин». По совести могу сказать, такого чтения я до сих пор не слыхивал. Поистине, Гоголь читал мастерски, но мастерство это было особого рода, не то, к которому привыкли мы, актеры. Чтение Гоголя резко отличалось от признаваемого в театре за образцовое отсутствием малейшей эффектности, малейшего намека на декламацию. Оно поражало своей простотой, безыскусственностью и хотя порою, особенно в больших монологах, оно казалось монотонным и иногда оскорблялось резким ударением на цезуру стиха, но зато мысль, заключенная в речи, рельефно обозначалась в уме слушателя, и, по мере развития действия, лица комедии принимали плоть и кровь, делались лицами живыми, со всеми оттенками характеров. Впоследствии, на одном из вечеров у Оттона, Гоголь читал свою «Лакейскую», и лицо Дворецкого еще до сих пор передо мной, как живое. Перенять манеру чтения Гоголя, подражать ему – было бы невозможно, потому что все достоинство его чтения заключалось в удивительной верности тону и характеру того лица, речи которого он передавал, в поразительном уменья подхватывать и выражать жизненные, характерные черты роли, в искусстве оттенять одно лицо от другого. Чтение часто прерывалось замечаниями как со стороны Гоголя, так и со стороны слушателей, а между тем пять действий комедии были прочитаны незаметно. Вечер заключился ужином, составленным ради Гоголя почти исключительно из малороссийских блюд. Через несколько дней, когда уже роли у актеров из «Школы женщин» были тверды, Николая Васильевича пригласили в театр на репетицию, и, несмотря на свое обыкновение ранее четвертого часа из дому не выходить, он пришел на репетицию в десять часов. Кроме участвовавших в пьесе, на сцене никого не было. Гоголь внимательно выслушал всю пьесу и по окончании репетиции каждому из актеров, по очереди, отводя их в сторону, высказал несколько замечаний, требуя исключительно естественности, жизненной правды; но вообще одобрил всех играющих; госпожою Шуберт (Агнеса) он остался особенно доволен, но был серьезен, сосредоточен, ежился, кутался в шинель и жаловался на холод, который, как известно, действовал на него неблагоприятно. В день представления «Школы женщин», а также и в бенефис Богданова, в который шла «Лакейская», Гоголь, несмотря на свое обещание прийти в театр, однако, не был.

А. П. Толченов. Гоголь в Одессе. Из прошлого Одессы, 109–113.

9 февраля. – Гоголь говорил об одном англичанине, который дошел до духовной жизни не так, как другие, которые с молоком всасывают правила и убеждения и веру, заповеданную родителями, неприкосновенно сохраняют. Он, напротив, сомневался во всем и не знал, что избрать себе незыблемою опорою. Погруженный раз в такие думы, он увидел покойника, которого несли мимо. «Да вот, – он подумал, – самое верное! Вернее смерти ничего нет!» И с этой мыслью началось его обращение. Княгиня рассказала об одной девочке, которую заставили сохранять свято воскресенье у англичан. Когда ей говорили о боге, она отвечала: «Ах, нет! Слишком будет скучно!» Гоголь: «Странно требовать от детей больше того, чтобы они ходили в церковь». Княгиня: «Не лучше ли им бегать и резвиться по воскресеньям?» Гоголь: «Когда от нас требуется, чтоб мы были, как дети, какое же мы имеем право от них требовать, чтоб они были, как мы?»