И это была вся история, которую из поколения в поколение пересказывали мои предки. Что стало с теми рыцарями-тамплиерами, которые спрятали реликвию, откуда история брала свои корни и почему мои предки так и не проверили правдивость содержащейся в ней информации, мне доподлинно не известно. Предполагаю, эта странная сказка, взявшая своё начало в слухах и домыслах средневековья, со временем приобрела характер бессмысленной семейной традиции, которую никто до меня так и не решился нарушить, делая тайну из горячечной выдумки нашего далёкого предка. Тем не менее я не хочу Вас переубеждать и надеюсь, что мой рассказ, как минимум, позабавит Вас и снимет некоторые вопросы. С наилучшими пожеланиями и надеждой на скорейшую реализацию нашего уговора, С. Ракицкий. 1 мая 1890 года, Париж. ― Полуянов вздохнул и прочитал последние строки письма: ― P.S. То, что вся история есть выдумка, подтверждают хотя бы те факты, что у церкви Девы Марии в Кадене не было и нет часовни, а лестница в подвале церкви Святой Женевьевы в Тюре состоит всего из шестнадцати ступенек».
Полуянов положил письмо на стол, откинулся на спинку стула и скрестил пальцы рук.
– А что там дописано ещё внизу? ― спросил внимательный Сарычев.
– Это дата перевода, сделанного Петром Ракицким, ― сказал Полуянов. ― 7 мая 1945 г. Теперь всё. Ваши мнения?
– Судя по всему, Святослав Ракицкий поведал в этом письме не всё, что узнал от своего отца, ― промолвил я. ― Как мне представляется, и как вы нам рассказывали, традиция состояла не только в устном пересказе истории о спрятанной реликвии, но и в передаче на хранение послания Ногаре. Об этой бумаге в письме Святослава Ракицкого нет ни слова.
– Как вы думаете, почему? ― спросил Полуянов, оживившись.
– Потому что Святослав Ракицкий прекрасно знал, в отличие от нас, кем был барон П., ― ответил я.
Полуянов согласно кивнул, подтверждая, что мы с ним мысленно двигаемся в одинаковом направлении.
– Он, безусловно, знал, кто такой барон П. и почему его следует опасаться, ― сказал Полуянов. ― И именно поэтому, вероятно, говорил не всю правду или даже не совсем правду… Прадед прямо намекает на то, что между ним и бароном П. существовал некий договор, одним из условий которого было раскрытие семейной тайны местонахождения реликвии тамплиеров. И Святослав Ракицкий, пытаясь это условие добросовестно выполнить, откровенно требует выполнения оговорённых условий и от другой стороны. Он подробно описывает те места, где по легенде должны храниться отрывки тайного пергамента. Однако делает это с особым скепсисом, добавляя этот скепсис реальными подтверждениями сказочности описанной истории. Святослав Ракицкий юлит. Он утверждает, что семейная история есть чистейшей воды выдумка, но тем не менее у нас не остаётся сомнений, что он всё-таки относился к ней достаточно серьёзно, проверял её правдоподобность и был в тех церквушках, о которых писал. Своими замечаниями он словно пытается убедить адресата своего письма в бесперспективности дальнейших поисков. Местами это становится даже подозрительно.
– А то, что он написал в постскриптуме, действительно, правда? ― спросил неожиданно Сарычев.
Полуянов улыбнулся:
– Не совсем… У церкви Девы Марии нет отдельно построенной часовни, она находится в здании самой церкви, у которой есть западное окно и несколько белых камней в стене. Лестница же церкви в Тюре, ведущая в подвал, двойная. Первый пролёт ведёт на небольшую площадку и состоит из двадцати одной ступеньки, второй спускается непосредственно в подвал и состоит из шестнадцати ступенек. Так что Святослав Ракицкий немного лукавил, когда пытался утверждать о неточностях в рассказе своих предков. В письме мой прадед, откровенно имитируя недоверие к семейной истории, старается уверить барона П. в том, что пытался найти тайники, но это у него не удалось. Складывается впечатление, что Святослав Ракицкий исподволь готовит барона к неудаче в его будущих поисках и пытается отвести от себя любые подозрения в том (если тайники всё-таки будут найдены в церквях), что он сознательно дезинформировал барона П. об их содержимом.
– Вы намекаете на то, что тайники мог вскрыть Святослав Ракицкий? ― спросил Сарычев.
– Это мог сделать и Святослав Ракицкий, и его отец или даже далёкие французские предки. Это могли быть и мастера, перестраивавшие церкви… Вообще, это мог сделать кто угодно! А потому я считаю это лишним подтверждением парадоксального, но верного предположения, что в тайниках изначально ничего не было… Как мы уже знаем, не разорванный на три части пергамент, а само местоположение церквей должно было указывать на тайник с реликвией… Леонид Барташевич осознал это и организовал поиски реликвии в Белых Норах. Но первым, кто понял то, что тайники представляли собой некий обманный манёвр, полагаю, был Святослав Ракицкий. Скорее всего, он открыл все тайники и ничего там не нашёл. Так что барону П. он предлагал откровенную пустышку, стараясь за это получить что-то вполне конкретное, вероятно, деньги. А своими предупреждениями о несостоятельности древней семейной истории он хотел предупредить возможные обвинения в махинации. Мол, я вас предупреждал, но вы сами этого желали и не прислушались к моему мнению.
– Но почему в таком случае письмо всё-таки не было отправлено адресату? ― возразил я.
Полуянов, довольный, растянул свои губы в улыбке, как будто как раз и ожидал такого вопроса.
– Попробуем порассуждать, ― сказал он. ― Что решит обыкновенный здравомыслящий человек, когда, испытывая легенду на объективность, вскроет тайники и найдёт их пустыми? Он сделает вывод, что рассказ был истинен – как же, тайники обнаружены именно в тех местах, о которых и поведала история, – искателя просто опередили. Кто-то уже получил куски пергамента, соединил их и обнаружил местоположение клада тамплиеров. Неудачливый охотник за реликвией вздохнёт печально, решив, что все ниточки поиска обрублены, и отступится от навязчивой идеи найти сокровище. Согласны?
Мы с Сарычевым неуверенно кивнули.
– Именно так и рассуждал Святослав Ракицкий, когда столкнулся с пустыми тайниками. Ну, а раз всё равно ничего нельзя изменить, почему бы тогда не продать воздух легенды кому-нибудь, получив за это что-то более ощутимое и материальное, чем причастность к тайне. И сделка эта была уже практически совершена, когда мой прадед вдруг осознаёт, что первая реакция искателя-неудачника была ошибочной, и тот, кто организовал пустые тайники, как раз на это и рассчитывал – найдут их и отступятся от идеи поиска. Но в таком случае, подумал Святослав Ракицкий, семейная история должна содержать неведомое разумное зерно, и делиться ею с кем-либо, а тем более, с выплывшим из небытия загадочным бароном П., было нельзя.
– Звучит убедительно, ― произнёс Сарычев, задумчиво поглаживая свой подбородок. ― Есть даже своя своеобразная логика во всём, что вы нам поведали… Только где же всё-таки находится сейчас перстень Соломона (если он, действительно, является той самой таинственной реликвией тамплиеров), и почему некий непонятный Уильям Флором уверен, что взятые вместе два письма – Ногаре и Ракицкого – укажут нам путь его местонахождения?