Тень ивы - читать онлайн книгу. Автор: Александр Курмузаков cтр.№ 58

– Ну да, ну да, – говорил он, когда Жанна попыталась сжать ягодицы под рукой Селима, направлявшейся как раз между ними, – тут с силой надо, иначе и не промоешь, такое место.

Она с радостью кинулась в воду, когда и он остался доволен тем, как она намылила его. Правда, ей он доверил делать это и сзади, и спереди. Не ускользнуло от ее внимание и то движение, едва уловимое, которое произошло с его гениталиями, когда она возила мылом по его животу, не опускаясь слишком низко и даже не глядя на низ его живота. Но надо отдать ему должное: Селим ни движением, ни словом, ни взглядом не обозначил мужского притязания на нее – так, словно помогали мыться друг друга два солдата. Или два младенца.

Они вернулись к костру, на котором уже подрумянивался крупный бекас, умело покручиваемый над огнем Ваней, и Жанна одно за другим почувствовала череду радостных открытий: горящее холодной чистотой тело, сумерки с ранними звездами, запахи реки, костра и жареного мяса. И одно тяготило: Ваня, не дающий забыть ни о чем. В том числе и об этом бесстыдном купании.

– Я бы и сам искупался с вами, да вот бекаса стерег, – он кивнул на вертел.

– Здесь у нас хоть место и прикормленное, а все равно следить надо – в оба глаза. Бекасик идет: чап-чап, а я его: вжжить – и затянул, – Ваня опять довольно сплюнул.

– Успеешь еще, Ваня, успеешь, – умиротворенно протянул Селим, сунув руку под плиту, на которой горел костер, и достав оттуда литровую банку с солью и белую тряпицу, в которой, как оказалось, был завернут плоский арабский хлеб.

– Успею, – согласился Ваня, – если Ата в этот раз на ездку не пошлет. В тот раз, когда Нинка с Фирузой были, помнишь, Селимка, как купались? Я говорю Фирузке: у тебя сиси большие, я их снизу буду держать, а Селим сверху промывать!

Мальчик засмеялся, приглашая посмеяться и Селима, но тот, встретившись взглядом с Жанной, прикрикнул на Ваню-Нургали:

– Ты базаришь, Нургали, не по делу! Ты за курой следи, сожжешь, тогда ремнем выпорю!

– Тебе есть кого пороть, порщик! – еще громче засмеялся мальчик, ловко снимая с вертела красновато блестевшую тушку птицы.

Жанна уловила неприятные интонации сообщников в этом коротком пикировании, но прозрачный воздух и краски горной ночи, а главное, явное дружелюбие, исходящее от этого взрослого мужчины и – что ни говори – наивного мальчика действовали сильнее.

– По-местному мы должны разделать птицу руками и руками съесть ее. Ну, а пока наша птица стынет, –торжественно произнес Селим, укутывая бекаса большими листьями шелковицы, – предлагаю трубку мира.

Он достал из кармана невзрачный мешочек с тесемками и короткую костяную трубочку с короткой и широкой чашкой на конце. Уложив в чашку какую-то маленькую зеленоватую шишку, он достал из костра уголек, раскурил ее, по-особенному долго задерживая в себе дым, и передал Жанне.

– Я не курю, Селим, – кивнула она отрицательно и тут же увидела, что трубку поспешно перехватил Ваня.

– Я тоже, – сказал Селим, медленно выдыхая.

– Я тоже, – заглатывая дым, откликнулся Ваня, тем самым предупреждая протест Жанны насчет курения мальчика.

– Жанна, мы не приглашаем тебя курить, – спокойно сказал Селим, – мы приглашаем тебя разделить трубку мира. Это совсем другое.

– Я догадываюсь, что это.

– И тем не менее – не знаешь! И это тем более надо попробовать. Посмотри. Китайцам боги послали рис, и они изобрели бумагу. Арабам руду – и они изобрели металл. Нам – растения, истинного назначения которых человечество еще не знает. Ты пробовала помочь… ты хочешь помочь человечеству?

– Нисколько, – с улыбкой сказала Жанна и услышала заливистый, звонкий, полный счастья смех ребенка. Это смеялся Ваня.

Она взяла трубочку и попробовала вдохнуть дым. Он обжег горло, она закашлялась и, пытаясь втянуть чистый воздух, начинала кашлять еще сильнее. Ванечка перестал смеяться, да и Селим озаботился ею.

– Попробуй не задействовать нос, – строго сказал он ей.

– И ты глотай дым, а потом уж дыши.

Советы ли были так умелы, Жанна ли искала избавления от клинической смерти – а иначе она свою жизнь теперь и не называла, но у нее получилось – и не просто вдыхать дым, а и чувствовать, как он освобождает ее.

Ничего не случилось с миром и людьми вокруг нее – она сама стала другой: она стала любить их – и высокое небо, и оживающие в ночи заросли предгорий, ровный шум реки, Ванечку, который, конечно, никакой не брат Селиму, а ее сын. По тому, как она любила его в эти минуты, вглядываясь в его ожившее подвижное лицо, это была именно любовь матери к своему ребенку.

Это сложилось тем же вечером: она – мама, Ваня – сын, Селим – папа. Ваня быстро уснул, сморенный крепким конопляным самосадом, и из долины до дома Селим нес его на руках, вызывая слезы умиления на глазах Жанны, сквозь которые звезды и огни кишлака пускали во все стороны длинные лучи.

Она касалась его плеча, а когда Ваня был положен на свободную кровать в пристройке, Жанна обняла Селима и поцеловала его в губы, полная преданности и желания. Он поспешно расстегнул молнию на ее спортивной куртке, а она попробовала задержать его руку, когда он потянулся к ее брюкам.

– Ванечка…

– Твой Ванечка и не такое видел, – усмехнулся Селим.

– Наш Ванечка, – откликнулась она, увлекая Селима на кровать. – А ты, ты тоже многое видел?

– Но ты такая единственная, честное слово клянусь, – жарко зашептал он, – не веришь, что люблю? Не веришь?

– Верю, верю, – ее лоно было готово принять его, а он все еще проникал пальцами, как женский доктор, во все потаенные полости ее тела.

– Если не веришь, что люблю, вот потрогай, – он приблизил ее руку к своей возбужденной плоти, но все никак не направлял ее туда, где она исступленно ждала его.

Наконец он замер и сказал:

– Ты девственница, Жанна, я не могу с тобой… туда до свадьбы.

– Как?!

– Нет, мы обязательно будем вместе, но мы мусульмане, пусть сначала бог соединит нас.

– И как же быть?

– Давай ты повернешься ко мне спиной, да? И я буду любить тебя вот сюда, – он раздвинул пальцами ее ягодицы прямо под копчиком.

– Ну нет, Селим, это же негигиенично. И потом, это противоестественно.– она привстала на кровати.

–Все, что любящий мужчина делает с любимой женщиной, – естественно!

Она легла на живот, смущаясь от его решительных рук, оказывающихся не там, где она ждала его секундой раньше, боясь запахов и звуков, замороженная ожиданием боли. Но Селим с удручающей ее умелостью покрыл ласками все ее тело, и место проникновения не различалось среди облака нежности и удовольствия, которое ее окутало.

Если какая из проснувшихся в тот день любовей не оказалось дымом, то эта материнская преданность подростку, вполне, кстати, искушенному и потрепанному жизнью. После нескольких приездов Селима и Вани, всегда сопровождавшихся прогулками к реке, пикничками, раскуриванием папирос «со смыслом», такими же своеобразными любовными утехами по ночам, Жанна начала привыкать к своей каникулярной жизни. Она объясняла самой себе свое положение обычным для Таджикистана делом: любящий ее мужчина добывает средства к существованию, она – следит за его хозяйством. Правда, к хозяйству ее Таслима и близко не подпускала, даже на кухню заходить запрещала, указывая на выход из отведенной ей комнатки во двор, к реке.