– Видишь ли, Мариночка… – начала Ольга.
– Значит, ты не настоящая ясновидящая, – рассмеялась Марго. – Я ведь не Марина, а Маргарита. Марина – это Ян придумал.
– Ты – француженка?
– Уи, же сюи де франс
41.
– Ну и ну, как всё смешалось… Я ведь по документам тоже никакая не Оля, а Наташа Соловьева, цирковая артистка.
– А на самом деле?
– На самом деле – княжна Ольга Лиговская.
Марго присвистнула.
– В который раз убеждаюсь: людей, выдающих себя не за тех, кто они есть на самом деле, гораздо больше, чем мне казалось. Хочу успокоить: там, куда нас везут, тебя будут звать ещё проще. Например, Гюзель. А меня Мириам. Может, тебе придется научиться танцевать…
Глядя на растерянную Ольгу, Марго хихикнула:
– А ты хотела попасть на кофейные плантации? Не возьмут, на вид ты больно худа. Где же мы ещё можем понадобиться? Ах, да. Там имена и вовсе без претензий – Лоло. Или – Мими.
– Думаешь, мы попадем в бордель?
– Не исключено…
– Перестань, – не выдержал Герасим, – ты трещишь, как сорока!
– Это правда, – пригорюнилась Марго, – когда боюсь или мне отчего-то не по себе, я всегда болтаю без умолку. Папа говорил: "Тысяча слов в минуту".
– Если они возьмут нас в гарем, – сказала Ольга, – им же хуже будет! Мы у них в гареме революцию устроим, заставим султана отречься от престола и посадим своего.
– У тебя есть кто-то на примете? – поинтересовалась Марго.
– Конечно, есть… вот, Герасим, к примеру.
– Меня – султаном? Ну, ты придумала! – Герасим вначале хмыкнул, а потом громко расхохотался.
Девушки тоже покатились со смеху, так, что задумавшийся на козлах Перец от неожиданности даже подпрыгнул.
– Тю, дуры-бабы, – сплюнул он в сердцах, – волос длинный – ум короткий, хохочут, как на посиделках, а ведь едут не на прогулку.
Он опять замолчал, недоумевая и прислушиваясь к себе: что это с ним случилось? Отчего вдруг он стал жалеть пленных и задумываться о том, чему он прежде никогда не придавал значения?
Время под стук колёс тянулось медленно, но вот полог кибитки затрепетал под напором свежего морского ветра, запахло водорослями; послышались крики чаек. Теперь повозка шуршала колесами по песчаной колее, тянущейся вдоль берега.
Ноздри Герасима затрепетали. Он поднял голову и снова тщетно попытался разорвать веревки. Море! Неужели привычная ему, родная морская стихия может принести позор рабства или ещё что похуже? Ведь именно сюда, к морю, стремился он столько дней!
По деревянным сходням к подъехавшей повозке загрохотали башмаки. Откуда-то сверху послышалась команда: "Выгружай товар!" Пленников стали вытаскивать наружу загорелые мускулистые люди.
Фелюга оказалась просто большой лодкой, а не кораблем, как Ольге представлялось вначале.
Перец, доставивший их к месту, и второй контрабандист уехали немедля, а Ольгу с Марго и Герасимом затащили на борт фелюги, на которой было всего три человека команды, и четвертый – капитан. Он работал рука об руку с товарищами, и о его главенстве говорила только готовность, с какой подчинялись ему остальные моряки.
Они споро подняли косой четырехугольный парус, вытащили якорь; один из матросов стал за рулем, и фелюга отчалила от берега.
Девушек развязали сразу. Они сидели на боковой скамье, где их всё равно доставал холодный морской ветер, заставляя ежиться и дрожать. Молодой капитан коротко бросил одному из матросов, уже известному пленникам под кличкой Бабник:
–Укрой их чем-нибудь. Простудятся – возись потом!
Бабник принес огромного размера бушлат, в который обе девушки легко завернулись.
Капитан сменил на руле матроса и теперь стоял, расставив ноги в стороны, и глядел прямо перед собой. Его фигура для сухопутного человека представляла интерес своей экзотичностью. Он был худой, жилистый, синеглазый, без мочки левого уха, с распахнутой, несмотря на холодный ветер, грудью. Он выглядел бы просто красавцем, если бы не суровое и даже жестокое выражение лица да брезгливые гримасы при взгляде на девушек.
– Сдается мне, одна из нас его сильно обидела, – прошептала Марго.
– У него сердечная болезнь, – задумчиво сказала Ольга. – От неразделенной, как он думает, любви.
Марго с интересом посмотрела на неё:
– Загадочная ты девушка, княжна. То ли ведьма, то ли просто ведунья. Откуда ты взялась?
– Из Одессы.
– Жила там? Одна, с родителями?
– Мы с дядей Николя уезжали оттуда в Швейцарию.
– Не ближний свет; что ж не уехали?
– Он-то уехал. Я осталась.
– Одна? Здесь? А зачем?
– Роковое стечение обстоятельств.
– Что вы собирались делать в Швейцарии?
– В больнице с дядей Николя работать, он у меня изумительный врач…
А капитан тем временем подозвал к себе Бабника, и тот после разговора подошёл к Герасиму.
– Флинт говорит, если ты дашь честное слово, что не попытаешься бежать… и не станешь драться, – добавил он скорее от себя, – я тебя развяжу.
– Даю! – кивнул Герасим.
Бабник с опаской стал его развязывать.
"Флинт, – повторила про себя Ольга. – Небось, сам придумал. Тоже мне, романтик южных морей! Занимается грязным делом, возит людей в рабство и любуется собой при этом!"
Ей надоело сидеть. Она поднялась, прислонилась к борту и стала смотреть на свинцово-серое море, которое не разноцветили даже лучи поднявшегося в небо солнца. Вдруг девушке показалось, что среди этой серости сверкнули голубые искорки, еще, еще…
– Море голубеет, – ни к кому не обращаясь, пробормотала Ольга.
– Керченский пролив прошли; это – Чёрное море, – тоже как бы самому себе сказал Флинт.
Ольга посмотрела на капитана: поза его не изменилась, он так же смотрел вдаль, как если бы говорил вовсе не он.
А голос у Флинта оказался по-юношески звонким и как-то не вязался с его подчеркнутой суровостью и оторванной мочкой уха.
Марго свернулась калачиком и спала под бушлатом на скамье. Герасим устроился на корме, свесив ноги за борт. Бабник вязал сеть, а двое других матросов укладывали в трюм мешки с каким-то грузом. Каждый занимался своим делом, не обращая внимания на других.
– Напрасно вы разозлились на свою девушку, – вдруг выпалила Ольга неожиданно для самой себя. – Да, она не приехала, но не потому, что разлюбила. С нею случилось несчастье.
Лицо Флинта так мучительно исказилось, что Ольга испугалась: не хватил бы его удар! Он покачнулся, выпустил из рук штурвал, но тут же судорожно ухватился за него.