– Гордишься? Кто голову высоко держит, тот ямы у себя под ногами не видит!
В любом другом случае Татьяна принялась бы уговаривать неопытную девчонку, – мало ли у цыган приемов для молоденьких дурочек! Но в Ольге, независимо от внешней доброжелательности, цыганка своим острым чутьем на людей, развитым веками борьбы за выживание, она почувствовала высоко рожденную с их ненавистным цыганам умением ненавязчиво дать понять, насколько ниже по крови стоящий перед нею. Но она тоже – не прах у ног! Татьяна – жена баро, любимая жена, которая родила мужу восьмерых детей! Пусть эта гадже
16 проживёт так же…
– Подождите! – теперь Ольга схватила цыганку за руку, мысленно проклиная себя за это "лиговское", как шутил дядя, выражение лица. – Я ведь тоже… гадать могу.
Она сделала вид, что разглядывает ладонь Татьяны, а сама просто представила себе цыганку… вчера. Да-да, именно вчера случилось у этой женщины несчастье. Старшие сыновья… Ольга и не заметила, как стала говорить вслух.
– Миша и Гриша, – подхватила цыганка и сразу поникла, будто жизненная сила из неё стала быстро уходить. – Близнецы… Деникинцы на войну забрали. Отец отдавать не хотел, так его офицер в лицо ударил. Цыгане такое не прощают!
– И потому вам наша тачанка нужна? И обе лошади – для погони?
Цыганка, не отвечая, пристально разглядывала Ольгину ладонь.
– Ты и правда многое можешь узнать. Лучше, чем я. Только самой себе гадать трудно, потому меня послушай: через черного человека с друзьями расстанешься. Вера тебя спасёт. В себя верь, дар в тебе великий. До больших высот дойдёшь, но много бед тебя ожидает. Смерть рядом стоять будет, но ты не бойся, иди, куда шла, твоя линия жизни – долгая.
– Теперь – иди! – цыганка оттолкнула её от себя. "Русская женщина к себе бы прижала, – подумала Ольга, – а эта будто собственной доброты пугается… Или не хотят они в свой мир чужих пускать?!"
Цыганка, гадающая Катерине, привычно частила, разглядывая её ладонь.
– Позолоти ручку, красавица, без денег моё гадание правды не скажет!
– Да где ж я тебе денег возьму?! – возмутилась хозяйственная Катерина, невольно касаясь заветного платочка на груди, в котором хранилась на черный день серебряная монетка.
Но цыганку этим притворным возмущением было не обмануть. Она заглянула молодой хохлушке в глаза и сказала повелительно:
– Для себя – не жалей! Судьбу можно задобрить. Я тебя хочу от беды предостеречь. Кто знает, тот вдвое сильней незнающего!
Катерина, завороженная её взглядом и проникновенным голосом, достала заветную монету, которая тут же куда-то исчезла. Впрочем, цыганка не дала ей об этом размышлять.
– Ах, красавица, для больших ты дел на свет родилась! Как тесно птице в клетке, так тебе сейчас тесно, – не твоя это жизнь. Скоро встретишь ты своего суженого, но не узнаешь. Будешь убегать, рваться, но не уйдёшь: он твоя судьба. Черным человеком его зовут, боятся, но ты его королевой станешь, только ты сможешь им повелевать. Богатой тебя сделает, но не будешь ты счастлива через это богатство. Ты его силу пересилишь, сама станешь…
– Нет!!! – закричала Катерина, вырывая из рук гадалки свою руку. – Беду хочешь накликать? Врёшь ты всё!
– Я – вру?! – подбоченилась цыганка. – Да я лучше всех в таборе гадаю. Что говорю – всё сбывается!
Катерина торопливо пошла прочь, крестясь и сплевывая на ходу. "Не нужен мне другой суженый, я своего уже нашла!" И старалась не слушать летящее вдогонку: "От судьбы не убежишь!"
Алька неожиданно для себя стал предметом повышенного внимания цыганской детворы. Они, видимо, знали, что такое цирк, и просто засыпали его вопросами:
– Ты что делаешь в цирке? Акробат? Что это такое? А медведь у вас есть? Или змея? А женщина-силач? Покажи, что ты можешь? А танцевать умеешь? Вот так!
Маленький цыганчонок заплясал прямо перед ним: его ноги в старых ботинках мелькали в такт мелодии, которую для него тут же стали напевать его товарищи, смуглые ручонки пробегали по собственному телу, как по клавишам, и при том он по-взрослому смешно выкрикивал: ий-эх!
Алька искренне похвалил малыша:
– Здорово, я бы так не смог!
– Совлахава?
17 А в цирк бы меня взяли?
– С дорогой душой! – ответил юный акробат.
– Сейчас не могу, – по-взрослому вздохнул цыганчонок, – семью кормить надо. Дадо
18 умер, а я, если хочешь знать, больше матери зарабатываю!
– Опять, Ленька, хвастаешься? – подражая взрослым, строго сказала незаметно подошедшая девочка.
Малышня почтительно замолкла. Девочке было не больше двенадцати, но она уже казалась маленькой женщиной. Длинные юбки, цветная шаль на плечах, – ни пальто, ни полушубка для холодной весенней ночи; но она, казалось, не замечала холода.
– Рада, – представилась она, вплотную подойдя к Альке. Таких красивых девочек он ещё не видел. Всю жизнь проводя среди взрослых, Алька казался себе маленьким, но, если бы они померялись ростом с Радой, она не достала бы ему и до уха.
Вьющиеся каштановые волосы девочки были заплетены в тугую косу, украшенную зелёной лентой. В ушах сверкали золотые сережки, но ярче золота сверкали её огромные чёрные глаза, которые она время от времени прикрывала длинными густыми ресницами, точно бабочка крыльями. У Альки даже в горле пересохло.
– Арнольд Аренский, – с запозданием сказал он.
– Скажи, нравлюсь я тебе? – спросила Рада, поводя по-детски худеньким бедром.
Чувствовалось, что она – большая непоседа, на месте ей трудно было устоять: она потихоньку перебирала ногами и даже крутилась вокруг мальчишки, будто невзначай задевая его юбками.
– Нравишься, – буркнул Алька, чувствуя какой-то подвох в её вопросе.
– А ты бы на мне женился?
– Я на тебе женюсь! – отчаянно выкрикнул подслушивающий их маленький танцор. – Со кэрэса?
19 Ты же рома!
20
– Бида манге!
21 – всплеснула руками Рада, и это резкое движение никак не вязалось с её подчеркнуто неторопливой речью. – Мой дадо был гадже
22. И мама нагадала, что я тоже выйду замуж за гадже.
– Женился бы, – твердо сказал Алька, в момент забывая свое недавнее желание подрасти и жениться на Ольге. Девочка отвела его в сторону.