Профессор облегчённо вздохнул, точно охватывающий его голову железный обруч вдруг разлетелся на куски. Он весело взглянул на Яна.
– Выучил тебя на свою голову! Станешь теперь моими методами пользоваться, пятерки получать ни за что…
– Алексей Алексеевич!
– Ладно, спасибо. Чувство страха действительно исчезло. Вот бы научиться твой импульс многократно увеличивать и людей сразу сотнями, тысячами от страха излечивать!
– Профессор, мы начали строить новое общество, где каждый будет свободен, чувство страха просто исчезнет за ненадобностью, а для зла не станет места.
– Блажен, кто верует, тепло ему на свете!
– Вы не верите в коммунистическое общество?
– Коммунизм – светлая мечта человечества, идеальное общество… Скажи, есть идеальные люди?
– Думаю, нет!
– Правильно. Тех, кто приближается к идеалу, возводят в ранг святых. А разве святой станет убивать себе подобных только за идейные убеждения? Люди вовсе не делятся на коммунистов, эсеров и прочая… Люди состоят лишь из мужчин и женщин – так распорядилась природа!.. А вообще, не дело учителя сеять семена недоверия в юные неокрепшие души!
– Нет уж, договаривайте! – потребовал Ян. – Сказали "а", говорите и "б"!
– Чего тут договаривать? – вздохнул тот. – Не слушай меня, я ведь что твой поп-расстрига: от бога отошёл, а к атеистам не прибился…
– Да вы не волнуйтесь, профессор, я ведь на веру не каждое слово принимаю. Если всех подряд слушать – голова треснет! Один говорит одно, другой – другое…
– Вот спасибо, милок, успокоил! – рассмеялся профессор. – Мол, мели, Емеля, твоя неделя, а я послушаю да подумаю…
– Сами же говорили… про неокрепшие души… – смутился Ян. – Я и сам могу объяснить, почему народ за большевиками потянулся. Они выдвинули новую идею – строительство самого совершенного в мире общества.
– Эх, Янек, во всем могу с тобой согласиться, но в том, что идея большевиков нова… ей никак не меньше четырехсот лет, а если взять дату рождения христианства – все девятнадцать веков набежит!
– При чем здесь религия? – даже остановился Ян. – Разве вы не знаете, что большевики, а значит, и комсомольцы – атеисты! Религия – опиум для народа! Карл Маркс писал, что по мере развития социализма религия будет исчезать…
– Да-а, говоришь, что душа у тебя крепкая, а ринулся в бой, даже не дослушав как следует! Разве я агитирую тебя за религию? Я только говорю, что коммунистическая партия в качестве основ своей идеологии опирается на догматы христианства…
– Не может быть! – воскликнул поражённый студент.
– Извини, не знал, что это тебя так потрясёт, – профессор даже расстроился. – Веришь ли, постоянно попадаю впросак. Кажется, что говорю общеизвестные вещи, а получается, открываю для других Америку… – Подорожанский развёл руками. – Коли хочешь, могу дать почитать тебе Библию. Ну-ну, не хмурься! Разве не большевики призывают: если хочешь победить врага, изучи его слабости и недостатки…
– Хотите сказать, что и это какое-то древнее изречение?
– Не обращай внимания! Давно известно: новое – это хорошо забытое старое…
Ян решил сменить тему. Казалось, ещё немного, и они разругаются, а в его глазах никакой спор не стоил того, чтобы ради него жертвовать дружбой с учителем!
– Алексей Алексеевич, раз вы взяли меня с собой, значит, случай не только для хирурга?
– Вот именно, для хирурга там всё – яснее ясного. Но к этой девушке за три месяца меня приглашают второй раз. В первый я лечил сотрясение мозга. Упала, ударилась затылком. Сейчас опять упала – сломала ключицу.
– Может, просто совпадение?
– А может, родители просто не знают, почему она падает?
– Подозреваете эпилепсию?
– Девушка раздражительна, несобранна, взгляд отсутствующий, аппетит плохой; словом, полный набор… Согласен, современная медицина эпилепсию не лечит, но я уже привык к чудесам, которые ты проделываешь.
– Смог бы я делать эти чудеса, если бы вы не объясняли каждый мой шаг с научной точки зрения мне же самому… Но вы же понимаете, ничего нельзя обещать наверняка.
– Хуже ей уже не будет, но, если удастся, в твоем активе прибавится ещё один здоровый человек. А вдруг в мозгу у неё опухоль? Тогда можно будет с чистой совестью браться за нож.
Лишь они подошли к воротам, как из будки выглянул вооруженный охранник.
– Профессор Подорожанский с ассистентом? – спросил он, заглядывая в какую-то бумажку. – Документик какой-нибудь имеется?
Профессор протянул заранее приготовленный паспорт.
– Вас сопроводить? – козырнул тот.
– Спасибо, мы знаем дорогу.
На пороге огромной квартиры с высокими потолками их встретила пожилая рыхлая женщина без следов косметики на лице, отчего оно выглядело ещё более тусклым и невыразительным.
– Как чувствует себя больная, а, Саломея Гавриловна? – бодро осведомился профессор, снимая галоши.
Ян нерешительно топтался у порога в ботинках – на левом носке у него была дыра, которую он не успел зашить.
– Если хотите, молодой человек, можете надеть вот эти шлепанцы, кивнула хозяйка; как бы она ни выглядела, чувство собственной значимости, отразившееся в этом кивке, было явно гипертрофированным.
Юноша снял правый ботинок, сунул в тапочек правую ногу и, только бдительное око женщины оторвалось от его ног, быстро надел и левый.
– Доктор Левин прописал Надюше днем бром, а на ночь – люминал, рассказывала между тем Саломея Гавриловна. – Теперь она всё время дремлет. Хорошо ли это?
– Посмотрим, Саломея Гаврииловна, посмотрим. Хотя, согласитесь, домашнему врачу виднее… Надя в спальне?
– В спальне, – вздохнула её мать.
Ян вслед за профессором вошёл в комнату. На кровати в подушках полусидя-полулежа покоилось юное хрупкое создание – то ли человек, то ли эльф. На бледном худеньком личике застыли отрешённые карие глаза; крошечный носик и тонкие бескровные губы дополняли ощущение того, что жизнь в этой девушке не бьет ключом, как в других её сверстниках, а чуть теплится. Она являла собой такую иллюстрацию беспомощности и покорности судьбе, что у Яна защемило сердце.
Подорожанский подошел к кровати и откинул одеяло.
– Повязка наложена вполне грамотно, – определил он. – Молодец этот ваш доктор Левин!.. Ну а теперь, голубушка, нам бы хотелось остаться с больной наедине!
– Но, профессор…
– В чём дело? Вы мне не доверяете?
– Доверяю.
– Вот и ладненько. Распорядитесь пока насчет чаю, на улице вконец похолодало!
Женщина вышла, неслышно прикрыв за собой дверь.
– Давай! – кивнул Яну Подорожанский. – Перевязка подождёт!