Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - читать онлайн книгу. Автор: Эдмон Фараль cтр.№ 7

Но школа — это еще не все. По окончании школьных занятий будущий рыцарь учился собственно профессии: верховой езде, владению копьем и мечом. Фехтование становилось для него и делом, и досугом ^[24]; он долго упражнялся в приемах пешего боя под руководством учителя фехтования и искусстве управления конем, пытаясь, сидя в седле, на всем скаку попасть острием копья в кинтену ^[25].

А поскольку доброму рыцарю следовало быть и изящным кавалером, здесь не пренебрегали и соединением приятного с полезным: молодого человека приобщали к музыке и искусству сочинения куртуазных песен — так, еще в 1165 г. Конон Бетюнский в замке отца брал уроки у своего родича Юона д'Уази ^[26].

Когда дело доходило до посвящения, не жалели никаких средств, чтобы придать этой церемонии должное значение и оставить о ней долгую память. Проводили ее обычно на Троицу, чтобы в сиянии летних дней и в годовщину сошествия Святого Духа на апостолов она приобрела религиозный и мистический характер. И хотя за ней следовали мирские развлечения, хотя ее сопровождали празднества и пиры — молодой рыцарь все-таки никогда не забывал, что готовился он к ней сосредоточенно и в размышлении. Накануне в бане очищали его тело; его укладывали на совсем новые простыни незапятнанного ложа; утром его облекали в платье из тонкого белого льна или шелка, символизировавшее чистоту; поверх этого надевали другое платье, алого цвета, то есть цвета крови, которую следовало пролить в защиту церкви; его облачали в коричневые штаны, напоминавшие ему, что человек должен возвратиться в землю; его опоясывали белым поясом, означавшим «девственность чресл». После этого он выслушивал торжественную мессу. Наконец ему пристегивали золотые шпоры — атрибут рыцаря, средство управления конем, но в то же время напоминание, что он сам должен столь же проворно повиноваться велениям Бога, как его конь — удару шпор, и вручали меч, крестовина которого должна была уберечь его от посягательств лукавого, а клинок с двумя лезвиями символизировал прямоту и верность при защите слабого от сильного и бедного от богатого ^[27].

Теперь перед новопосвященным рыцарем наконец открывалась новая жизнь. Но как он будет выполнять свою миссию? Какие поводы представятся ему для выполнения обета верного служения? Жизнь не каждый день дает возможность регулярно и постоянно выполнять высшее предназначение. Не каждый день надо являться на призыв сюзерена, карать злодеев, отстаивать справедливость. Есть еще свободное время, досуг, праздность. И они составляют немалую опасность.

Поэтому моралисты резко критиковали тех, кто забывал о долге. В XII в. Этьен Фужер ^[28] упрекал рыцарей, что они думают лишь о танцах, развлечениях, поединках и турнирах, то есть хотят только «baller, demener bachelerie, bobancier, behourder et tournoyer» («развлекаться, являть свою удаль, кутить, участвовать в бу-гурдах да турнирах»). Можно ли считать, что эти люди, которые только и делают, что охотятся, рыщут по лесу, гикают и трубят в рога в погоне за зверем, верны своим обязательствам? Они дали клятву защищать слабого — а теперь виллан-земледелец может рассчитывать лишь на благоразумный эгоизм и скупость сеньора, остановить которого может только один мотив: «Содрав шкуру, уже не обстрижешь». Они должны извлекать меч только для того, чтобы восстанавливать справедливость, — а теперь, влекомые алчностью, ввязываются в войны, которые приносят бедствия простым людям, и без того безжалостно угнетаемым господскими бальи, эти войны приносят новые бедствия. Они посвятили свою руку служению христианской вере, — а когда их призывают в крестовый поход, они остаются глухи к этому зову, цинично придавая значение лишь собственным выгодам ^[29]. Они говорят себе ^[30]: «Если я поеду в заморскую землю, кто будет охранять моих детей — мои собаки, что ли? Мне что, ради призрачных целей расстаться с хорошими доходами, которые я получаю со своей земли? и зачем мне истязать себя, творя добро, если столько прелатов и клириков, спокойно пользуясь своими пребендами, имея возможность во всякое время хорошо пить и хорошо есть, тем не менее обеспечивают себе царство небесное? с соседями я живу в мире; если султан Египта придет сюда, ему не поздоровится, но сам я к нему не пойду. Моя земля хороша; мне более по душе свежие родники, чем высохшие русла пустынных рек, и я довольно насмотрелся, в каком плачевном виде люди возвращаются оттуда».

Несомненно, сатирик, приписывавший в 1268 г. рыцарям, не слишком рвущимся в далекие походы, эти слова, не относил свои упреки ко всему французскому рыцарству. Однако примечательно, что настроения, которые он в такой форме критиковал, были распространенными.

Для того чтобы заполнить жизнь рыцаря, недостаточно было дел, связанных с выполнением воинского и судебного долга; вот почему в его жизнь входили всевозможные выдумки, порожденные потребностью в развлечении, пристрастием к пышности, к трате денег, к роскоши и удовольствиям.

Любопытно, что общественное мнение в целом было снисходительно к этой любви рыцарей к мирским благам и рассматривало ее почти как одну из обязанностей вельмож, обусловленную их положением. Об упадке нравов знати часто писали в XII и XIII вв.; в чем же упрекали знать? в том, что она не так добродетельна, не так смела, не так любит приключения и славные подвиги, как знать былых времен; но еще и в том, что она не следует примеру щедрых государей, Артаксерксов, Александров, Артуров, раздававших свои богатства и расточавших их на праздники и увеселения ^[31]. На самом деле те, кто оплакивал охлаждение сеньоров к пышности, были не лишены корыстных интересов. Апологетами роскоши, естественно, становились люди, которым она была выгодна, — прежде всего менестрели, и не приходится удивляться, что многочисленный хор поэтов и жонглеров славил тех князей и рыцарей, которые были наибольшими любителями развлечений.