Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого - читать онлайн книгу. Автор: Эдмон Фараль cтр.№ 51

Изысканность этих щеголей может доходить до смешного, до скандала. Бог Любви очень заботливо предостерегает барчука от крайностей: пусть он не надевает обувь, узкую настолько, чтобы стать посмешищем для виллана, который, проходя мимо, задаст обидный вопрос — как он смог влезть в свои башмаки и как выберется из них; пусть оставит женщинам пользование отбеливающим молочком, и им же пусть оставит притирания и манеру строить глазки. Но если Амур отговаривает от этого, значит было от чего отговаривать. Один писавший на латыни поэт, современник Гильома де Лорриса, оставил нам словесный портрет такого истинного парижанина, не знающего меры: эти франты щипцами завивают волосы над ушами, а тщательно выбритые затылки трут пемзой, красят лицо, выщипывают брови, жуют ароматические пастилки и стреляют глазами во все стороны, вымачивают руки в молоке, отчего те становятся белее нового пергамента, при разговоре вовсю сюсюкают, произнося вместо «ш» — «с», а вместо «ж» — «з», и, облачившись в короткие туники и поверх них в свободные плащи с плотно зашнурованными на предплечье рукавами, идут расслабленно и балансируя: пятки у них земли не касаются, они осторожно ступают на носок, стянутый башмаком с изящно обозначенными складками ^[272].

Но королевские ордонансы и накладываемые ими разные ограничения не покончили с подобной дурного тона вычурностью. В начале XIV в. тип щеголя, не знающего меры, возник вновь. Он почти не изменился, разве что в деталях костюма. Теперь спереди и сзади на одежде у него были вырезы, шаперон сдвинут на затылок, на лбу волосы зачесаны «à dorenlot» (с большим коком), сюрко на груди вздуто, рукава с прорезями, на шнурках и пуговицах от плеча до запястья, пояс очень низко на талии, поперек живота кинжал, и держал себя этот фат весьма вызывающе ^[273].

Что касается женщин, то достаточно прочесть поэму Пьера Жансьяна, о которой мы уже говорили и которая посвящена парижским горожанкам, чтобы понять, насколько роскошными стали их одежды благодаря изысканным тканям, богатой отделке, изобилию шитья и узоров. Не зря Париж уже считался столицей моды. Текстов, описывающих детали женских костюмов и чудеса ювелирного искусства, добавлявшие им эффектности, очень много. Но, наверно, чтобы составить общее впечатление, достаточно будет привести один из них.

В той части «Романа о Розе», которая написана Жаном де Мёном около 1285 г., одна старуха долго дает молодому человеку советы, как вести себя с женщинами. Это мерзкая особа, которая, хорошо помня собственную бурную молодость и опираясь на богатый опыт страстей, пожиравших ее, теперь удовлетворяет сохранившуюся у нее в глубине души потребность осквернять, исполняя роль сводни, на которую ее обрек возраст. Ее философия проникнута цинизмом, который демонстративно противопоставлен куртуазным советам бога Любви. Она упоенно сеет вокруг себя разврат. Мужчин она учит, что они должны завоевывать женщин как эгоисты, и одобряет женщин, падких на легкие удовольствия, избегающих губительной верности и изобретательно укрощающих любовников. Послушаем эти рассуждения: ее мораль отвратительна, но описывать предмет она умеет не так уж плохо.

Роль женщины, — заявляет старуха, — состоит в том, чтобы соблазнять, добиваться тех, кто ей сопротивляется, и жестко верховодить над теми, кого она завоевала. Она должна нравиться, а чтобы нравиться, ей следует проявлять свои чары, вновь и вновь пускать в ход свои прелести либо искусственным путем приобретать то, в чем природа ей отказала. Если ее красивые светлые волосы выпали или ей пришлось их обрезать из-за болезни, пусть наденет фальшивые, если надо — шелковые, прикрепив их как круглый валик вокруг головы. Пусть с обеих сторон ее лба будут модные рога, хитроумным образом сооруженные из ее волос. Пусть красится, и пусть в ее комнате всегда будут баночки (только не следует их показывать), с помощью которых она в любой момент сможет освежить краски.

Если у нее белая грудь, пусть использует этот козырь: ее платье должно быть открыто на добрых полфута на груди и на спине. Если плечи слишком толстые, надо прикрыть их тонкой тканью, чтобы замаскировать. Если на руках черные угри, следует выдавить их иглой и скрыть свои изъяны перчатками. Если грудь слишком тяжелая, надо прижать ее холщовой повязкой, завязанной или зашитой на спине. Если ступня недостаточно изящна, дама должна быть постоянно обута, а на толстоватую щиколотку следует надевать тонкий чулок. Если женщина опасается, что у нее неприятный запах изо рта, пусть примет предосторожности. Если она смеется, было бы крайне неосторожно показывать недостаточно чистые зубы, к тому же ей известно, что по правилам приличия женщина не должна смеяться во все горло: пусть губы у нее остаются сомкнуты, образовав лишь две небольших ямочки в углах рта. Если она плачет, это искусство ей знакомо: слезами можно добиться многого, если только они не капают без толку и не текут ручьями.

Как хозяйка дома, женщина, принимая гостей и угощая их обедом, покажет широкому обществу, что умеет делать дело, хлопоча в своем доме. За стол она сядет последней, выждав некоторое время; потом она продемонстрирует готовность служить гостям — пройдет перед каждым сотрапезником, чтобы «нарезать» его порцию; она раздаст хлеб по кругу; соседу, с которым она делит миску, она подаст крылышко или ножку курицы, кусок говядины или свинины, нарезав этот кусок перед ним. За едой она постарается не оставлять на губах мокрые пятна от супа или жир от мяса, не класть в рот слишком больших кусков и не пачкаться каким бы то ни было образом: куски она станет брать лишь кончиками пальцев, чтобы макать в соус, и класть в рот осторожно, чтобы не оставить пятен на лифе платья. Она никогда не станет пить залпом: она пьет маленькими глотками, медленно, касаясь края чаши лишь кончиками губ, а перед тем озаботится вытереть край верхней губы, чтобы не оставить в налитом в кубок вине глазки жира; и, что важно отметить, она сумеет не захмелеть — ибо когда женщина засыпает за столом, это постыдно.

Пусть она избегает слишком много времени проводить дома, не то ее будут реже видеть, и ее красота будет недостаточно известна. Пусть она ходит в церковь (самую большую), делает визиты, участвует в процессиях, играх, праздниках, танцует кароле. Но пусть никогда не ступает за порог, заранее достаточно долго не проверив перед зеркалом, что ее наряд безупречен, и лишь закончив во всех деталях свой туалет, она может спуститься на улицу. Там ей следует показывать себя. Ее походка не должна быть ни слишком вялой, ни слишком твердой; пусть она придаст своей спине и бедрам благородное и мерное движение, выступая мелкими шагами в своих узких туфельках. Если подол ее платья подметает землю, пусть она изящным жестом приподнимет его спереди и по бокам, как делают, чтобы свободнее было двигаться, и тем самым даст возможность прохожим полюбоваться тонкостью ее лодыжек. Что касается ее плаща, отороченного белой или серой белкой, то пусть она носит его так, чтобы он не слишком скрывал ее красивого тела, которое защищает: для того, чтобы драгоценная ткань ее платья, усеянная блестками золоченого серебра, произвела свой эффект и чтобы все видели ее элегантный поясной кошель, пусть она возьмет плащ двумя руками, с двух сторон, и держит его открытым, играя его складками, как павлин хвостом.