Я вытерла руки приготовленным махровым полотенцем и взяла трубку. Хм, Галухин? Так поздно?
– Что случилось, Борис Евгеньевич? – заведующий производством никогда бы не позвонил просто так. Тем более в такое время.
– Пожар у нас, Вик, горим, и, похоже, как раз новый цех…
Я почувствовала, как сердце пропустило удар. Не может быть! Мы же столько вложили – и денег, и сил, и надежд…
– Никитин знает?
– Пока нет, я думал, ты ему позвонишь.
– Да мы как-то не успели номерами обменяться, ваши парни оказались слишком шустрыми.
Галухин хмыкнул, и я поняла, что мне удалось хоть немного снизить напряжение. Пусть и на самую малость, но сейчас это было нам необходимо.
– Ладно, приезжай сама, ему утром скажем.
– Я знаю, у кого есть номер… – сделала паузу.
– Надя-на-всякий-случай? – уточнил Борис Евгеньевич со смешком.
– Ага, мы с директором скоро будем, – положила трубку.
Надя-на-всякий-случай – это начальник отдела кадров Надежда Анатольевна. Правда, отдел этот у нас состоял из одного человека, но Надю такие мелочи совершенно не смущали, она называла себя не иначе как начальником.
Мы относились к этой её слабости совершенно спокойно, потому что ценили Надежду Анатольевну за сильную сторону – она никогда ничего не выбрасывала и вела записи практически всех событий, происходивших у неё на глазах.
Ещё в школе она выписывала годы жизни и основные вехи из жизни всех великих учёных, писателей, музыкантов и так далее. Когда Надю спрашивали: «Зачем тратить своё время?», она отвечала: «На всякий случай». Так прозвище и закрепилось за ней.
Я была уверена, что Надежда Анатольевна уже внесла номер мажора в свою записную книжку. На всякий случай.
И оказалась права. Несмотря на то, что Надя уже спала, буквально через пару минут у меня был телефон Никитина.
Конечно, я могла заехать за директором и без предупреждения. Ведь знала, где он живёт. Но что если он спит? Или ещё что похуже…
А может, мне и самой захотелось стать обладательницей заветных цифр. На всякий случай.
Но всё-таки я сначала подъехала к коттеджу. Может, если он уже спит, и звонить не буду.
Но он не спал. Правда, свет в окнах был какой-то приглушённый, словно от свечей. Электричество у него выключили, что ли?
Я посмотрела по сторонам. Нет, у соседей окна светились ярко.
И тут до меня дошло – свечи, невеста, поздний вечер...
Отчего-то разозлившись, я набрала продиктованный Надеждой Анатольевной номер. Мажор долго не брал трубку, и я злилась всё больше.
Наконец телефон ответил, и я испытала какое-то злобное удовлетворение, что испортила этим двум намечавшиеся утехи.
Вышедшая провожать Никитина Элина своим откровенно-провокационным нарядом подтвердила мои выводы. А когда директор сел ко мне в машину, я сразу заметила следы губной помады.
На его вопрос о подробностях случившегося долго не могла ответить, справлялась с деструктивными эмоциями, которых, кстати, у меня вообще не должно быть. Но всё же врождённая вредность взяла верх над воспитанием, и я заставила его вытереть рот салфетками. Хоть не придётся смотреть на этот вульгарный оттенок помады…
Когда мы подъехали к фабрике, там уже было полно людей и техники. Проблесковые маячки двух полицейских машин и скорой наполняли воздух тревогой.
Пожарные уже локализировали огонь. По крайней мере, пламени нигде не было видно.
Я отыскала взглядом Галухина и пошла к нему. С удовлетворением заметила, что мажор двинулся за мной.
– Говорят – поджог, – Борис Евгеньевич не стал юлить и сразу двинул обухом по голове.
Никитин извинился, воспитанный, блин, и отправился к полицейским, составлявшим протокол на капоте своей машины.
– Точно? – переспросила, потому что не хотелось верить.
– Куда уж точнее, – вздохнул Галухин, – окно разбили именно в пристройке нового цеха и бутылками с горючей смесью забросали. Повезло, что внутрь одна только попала. А на улице дождь шёл сильный – не разгорелось.
– А оборудование? – мне поплохело лишь при одной мысли, что придётся заказывать его заново. В прошлый раз на доставку ушло несколько месяцев.
– Не знаю, внутри ещё пожарные – не пускают пока.
Дождь снова припустил, но мы остались стоять на том же месте, нахохлившиеся как воробьи. Ждали новостей. Надеялись на чудо и молились. Я так точно.
Наш директор развил активную деятельность. Он побеседовал с полицейскими. Затем с пожарными. Походил с ними под разбитым обгоревшим окном, изучая оставленные следы и улики.
А я смотрела на него издали, пытаясь себе запретить им любоваться, но снова и снова находя взглядом высокую фигуру в сером костюме. Начавшийся дождь покрыл его более тёмными пятнами, а затем разводами. Мажор тоже не подумал о зонте.
Его намокшие волосы начали блестеть от покрывавших их капель. Он то и дело проводил по ним ладонью, убирая лишнюю влагу, так и норовившую стечь по лицу.
И тут он поймал мой взгляд. Я замерла и уже хотела отвернуться, но Никитин кивнул мне и ободряюще улыбнулся. Мол, всё будет нормально, прорвёмся.
Я почувствовала, как тепло растекается в животе и поднимается выше. И дождь, и ночь, и поджог вдруг отошли на второй план.
Из здания вышли полицейские. Один из них подошёл к мажору, что-то сказал и махнул рукой на вход. Максим покивал, соглашаясь, и двинулся к нам с Галухиным.
Мы напряглись в ожидании. Я так точно.
– Идём, – позвал мажор, – они уже всё потушили. Оценим ущерб.
26
Внутри было грязно, натоптано и пахло гарью. Разбитое окно оплавилось и почернело, как и стена под ним.
Но самое главное – рабочие вчера не успели смонтировать установку и закрепить на предназначенном ей месте... под этим самым окном.
– Нам пи...ц как повезло, – озвучил Галухин общую мысль.
– Вот уж точно, – отозвался Никитин.
Я промолчала, и так было ясно, что кто-то на небесах нам покровительствует. Ущерб минимальный. Здесь всего-то и надо, что вымыть, проветрить и сделать небольшой косметический ремонт. И то ремонт может подождать, пока не наладим производство.
– Лишь бы они снова не попытались...
Мы с мажором переглянулись. А вот это было вполне реально. Как только поджигатели узнают, что их замысел провалился, наверняка попробуют снова. И на этот раз они могут оказаться более удачливыми. А мы наоборот.
– Я этого не допущу! – решительно заявил Никитин, и я как-то сразу ему поверила. Этот не допустит, сделает всё, в лепёшку разобьётся, но ни пяди земли русской врагу не отдаст. – Теперь на фабрике будет настоящая охрана и пропускной режим.