Капкан супружеской свободы - читать онлайн книгу. Автор: Олег Рой cтр.№ 43

Кругом лежали боль и разруха, обман и нищета, густо перемешанные с лучшими упованиями, благородными помыслами и несбывшимися надеждами, а поезд мчался сквозь потерявшую разум страну, как летучий голландец по бурному, вздыбленному, утратившему привычный ритм существования житейскому морю. Но, сидя перед подругой, которую спасал теперь мой муж, чьи соратники только что расстреляли ее собственного мужа, — сидя перед Анной и глядя ей прямо в лицо, я ничего не могла ответить ей. Ничего, кроме одного:

— Все будет хорошо, родная. Теперь все будет хорошо. Мы отвезем тебя к отцу, вы будете жить вместе; ты сможешь дать Олечке хорошее образование. У нее будет настоящая семья — мать и дед, два поколения, которые станут любить ее. У моей Аси ничего этого не будет. Только родители, и — никого, никого позади… Никого, кто мог бы рассказать ей о фамилии Соколовских, которую она будет носить, о том, как была девочкой я сама, и о наших милых, старых Сокольниках…

— Ты что-нибудь знаешь о Кирилле Владимировиче и Елене Станиславовне? — жадно глядя мне в лицо, перебила Аня. — У тебя есть о них хоть какие-нибудь сведения? Если б ты знала, как часто я вспоминаю ваш дом, ваши чудесные вечера и звуки рояля в гостиной!.. Это было такое счастье, Наташа! Настоящее, чистое, ничем не замутненное…

— Ничего не знаю, ничего не слышала, — ровным голосом ответила я. Эта ровность давалась мне с большим трудом, но я не хотела сейчас выказывать своих чувств. — Ты ведь знаешь, мы давно расстались с ними! Они не приняли Николая, а я не смогла принять их снобизма, их презрения к революции.

Собственные безжалостные, несправедливые слова резанули мне сердце, но я, не останавливаясь, быстро закончила:

— Я потеряла их из виду, как только окунулась в Москве в настоящую жизнь, закружилась в вихре революционных идей и революционной борьбы…

Подруга бросила на меня недоверчивый, почти скептический взгляд, и я уже в запальчивости выкрикнула, торопясь свернуть болезненную для меня тему:

— Да и им наверняка не было дела до их непутевой дочери, которая посмела отречься от высоких идеалов рода Соколовских. Знаю только, что они уехали в Париж, как и собирались. Надеюсь, им удалось перед отъездом перевести капиталы за границу — отец начал заниматься этим еще в шестнадцатом году, — и, следовательно, теперь они ни в чем не испытывают недостатка.

— Не удалось, — так же быстро, как и я, проговорила Анна, отводя в сторону уставшие глаза.

— Что? — переспросила я, решив, что ослышалась.

— Ты действительно ничего не знаешь, Наташа. Позволь, я расскажу тебе, как все было на самом деле. Кирилл Владимирович долго разыскивал тебя, разузнавал стороной о ваших поездках с Николаем по разным губерниям, обо всех его арестах, делах и партийных кличках. Он ни за что не хотел уезжать из России без своей «непутевой дочери», как ты теперь говоришь, и — потерял, упустил драгоценное время. Они бежали уже из Крыма, на одном их эмигрантских кораблей. — Она впервые с начала своего рассказа взглянула на меня и безжалостно закончила: — Митя умер на том корабле. Он был ранен, и Елена Станиславовна не сумела выходить его.

— Ты не можешь знать этого, — в ужасе пробормотала я, цепляясь взглядом за Анин потухший взгляд, как за свою последнюю надежду. — Никто ничего не знает сейчас наверняка… Откуда тебе все это может быть известно?

— Мне писал отец, а он следил за судьбой своих друзей куда пристальней, чем ты — за судьбой собственных родителей, — тихо и равнодушно ответила Анна. Она была так переполнена собственным горем, что бедствия и печали других казались ей совершенно естественными. Наверное, она сочувствовала мне и конечно же жалела о Мите. Но после того как она увидела на снегу вздрагивающее в предсмертных корчах тело мужа, все прочие страдания мира перестали значить для нее что бы то ни было. Может быть, поэтому она сразу добавила, нисколько не усомнившись в том, что я способна выдержать еще одну порцию правды:

— От отца же я узнала и что банковские операции Кирилла Владимировича закончились полным крахом. Из-за недобросовестных партнеров он потерял почти все, чем владел здесь, в России. Вряд ли в Париже они живут, ни в чем не зная недостатка, Наташа. Тебе бы нужно разыскать их, помочь…

Помочь?! О, я хотела бы помочь им! Больше всего на свете я хотела бы теперь разыскать своих родителей, встать перед ними на колени и, ни о чем не прося, ни в чем не оправдываясь, тихо оплакать с ними раннюю, нелепую, страшную смерть брата. Я хотела бы вновь услышать, как мама играет на рояле, — сохранился ли вообще этот старый рояль?… Должно быть, нет, если уезжали они впопыхах, сгоряча, почти спасаясь бегством… Я хотела бы вновь увидеть, как отец раскуривает свою любимую трубку, и присесть рядом с ним, положив ему голову на колени, задавая ему сотни ненужных вопросов и слушая его любимый, глуховатый голос. Уж трубку-то, верно, ему удалось сохранить?… Господи, что ж это я, о чем?! Пусть исчезнет все кругом — рояли, трубки, поезда, корабли, которые уносят нас прочь от тех, кого мы любим! Пусть рухнет цивилизация и погибнет революция, о которой я когда-то мечтала! Но пусть останутся со мной мама и папа, так же необходимые мне теперь, как я необходима моей маленькой, нежной, еще ничего не смыслящей Асе…

Я знаю теперь, что такое голос крови. Это не выдумка, не мираж. Я слышу его. И я хочу его слышать всегда, всегда…»

Голос крови… Соколовский вздрогнул, поднялся из кресла и резким движением принялся распрямлять затекшие от сидения руки и ноги. Листки дневника, едва скрепленные старыми скобами пожелтевшей от времени клеенчатой тетради, снова разлетелись с его колен, усыпав комнату белыми пятнами; нервный почерк заполонил все пространство вокруг, окликая Алексея незнакомым печальным голосом, и он поднял с пола очередную частицу чужой жизни, вновь углубляясь в хитросплетения того, что люди именуют судьбой.

28 августа 1924 года

Итак, все решено. Я боялась признаться, боялась сказать себе, что решение давно принято. Да что там! Я страшилась даже самой мысли об этом и безжалостно гнала ее прочь. Но теперь у меня нет больше сил лукавить. Нет сил делать вид, что ничего не происходит, что можно и дальше жить так, как я жила все эти годы… Я должна сделать это. Я должна уехать отсюда и разыскать свою мать.

Она живет теперь в Париже, совсем одна, нищая и больная, потерявшая все, что только может потерять в жизни женщина, и мечтающая лишь об одном: увидеть свою дочь хотя бы перед смертью. Увидеть меня. А значит, я должна ехать.

Я думала об этом много лет, с той самой минуты, когда услышала в поезде, под немолчный стук колес, от замороженной горем, оледеневшей от страданий Анны простые и страшные слова: «Митя умер на корабле… Елена Станиславовна не сумела выходить его… Кирилл Владимирович потерял все, чем владел здесь, в России… Тебе бы нужно разыскать их, Наташа…»

Невозможно! Это невозможно, твердила я себе все эти годы. Наивно даже мечтать об этом. Николай никогда не отпустит меня. Советская Россия никогда добровольно не выпустит за свои пределы жену комиссара и дочь беглых буржуев. Ася никогда не поймет, почему она должна упустить из своей теплой, маленькой ладошки руку матери — и позволить ей уехать надолго и далеко. Никогда, никогда…