– Так ты тут самый главный? – повторил я, преданно глядя на козломордого. – Ну, тебя этат начальником кликал!
– Да-а… – медленно произнёс он, ловко увернувшись от едва не лягнувшего его сапогом по лицу Санька, в тщетных попытках освободиться дергающегося у меня на плече. – Я здесь главный распорядитель…
– Слухай! А может, ты возьмёшь меня на работу? Я очень старательный! – выпалил я, проглатывая кое-какие буквы и делая вид, что очень разволновался. – Я сильный! Очень-очень! Тятя по молодости валуны заставлял в поле ворочать, вот я и так…
– Вижу… – пробормотал распорядитель, поправив очки и переглянувшись с тем, кого называл Семёном. – Ты человечка-то моего на землю поставь… Саша, спокойно! А скажи-ка мне…
– Никакий я, – гордо заявил я, удержавшись от того, чтобы не поглумиться и не сбросить живой груз прямо на задницу, и аккуратно опустив тут же собравшегося прописать мне прямой в челюсть, красного, как рак, мужика. – Похабыч! Из Колымок мы. У нас по осени знайте, какая клюква растёт!
– Да-да-да. Клюква, – покивал козлобородый, пропуская мимо ушей похвальбу. – Скажи Никакий…
– Похабыч, – упрямо подсказал я.
– Никакий Похабыч, – немного раздражённо поправился распорядитель, – а вот сколько тех вон мешков ты мог бы поднять за раз?
– Ну-у-у… – протянул я, глядя сквозь открытые ворота склада на сложенные поленницей брезентовые мешки, судя по маркировке, заполненные цементом, по шестьдесят килограмм в каждом, и тупо повторил: – Я сильный!
За проверкой дело не стало и при помощи Санька, явно желавшего за свой недавний позор почесать кулаки о моё лицо, меня быстро нагрузили мешками на оба плеча. Оказалось, что, будучи носителем огненной стихии, я при применении живицы вовсе не такой уж и сильный, каким мнил себя до сих пор. Так для примера, хоть мы и не проверяли этого в Академии на практике, Золотой Мальчик Алтынов со стихией земли вовсю хвастался в своё время, что легко поднимает полтонны. Моим же пределом, при котором я могу ходить, но бегать уже трудно, оказалось четыре пешка по два на каждом плече. То есть двести сорок килограмм, в то время как с пятым у меня уже подгибались ноги, и я мог разве что ползать.
Впрочем, и этого достижения хватило, дабы поразить простецов.
– Кузьмич, – потрясённо прохрипел Семён, поглубже закутываясь в свою незастёгнутую шинель. – Нахрен Гарика! Брать надо парня! В мою бригаду пойдёт! Да он один у меня дополнительный паровой кран на погрузке каталок заменит!
– Сам понимаю, – процедил козлобородый. – А уродам кого отдать?
– Да Ефима-алкаша! – воскликнул его собеседник. – У Федотыча на него и так целая гора взысканий за безудержное пьянство! Да он раз в два месяца из запоя по три недели не вылезает!
– У Ефима семья. Старуха мать на руках, жена с осени белым поветрием больная и шестеро детишек, – прошипел распорядитель, зло посмотрев на Семёна через блеснувшие в свете фонаря очки. – Они по миру пойдут, а я грех на себя в восемь лишних душ брать не желаю! Да и работник он хороший покуда трезвый. В машинерии смыслит.
– Тогда Поэта, – крякнул бригадир. – Он всё равно бесполезен, только из жалости и взяли. А в последнее время и вовсе повадился народ правашскими речами баламутить.
– Видимо, так и придётся сделать. Иначе, сам знаешь, не выделишь кого, так гариковские уроды прямо на улице рабочих хватать начнут. И не одного, а пятерых, как в прошлый раз, – тяжело вздохнул козлобородый. – Ты, Семён, проследи, чтобы Поэта послезавтра в дневную смену поставили…
Признаться честно, слушая краем уха этот разговор, я не мог не проникнуться некоторым уважением к местному распорядителю, не только знающему, чем и как живут его сотрудники, но и явно готовому защищать даже не самых лучших из них, но зато своих. Пусть даже тема, кого из рабочих следует «отдать» некому Гарику в качестве дани, была ну очень паскудная.
Однако не похоже, что у него вообще был выбор, отдавать или нет своих людей. Если я правильно понял слова про «клетку» и «живое мясо», скорее всего, речь шла о нелегальных гладиаторских боях со смертельным исходом. А это не только сражения между бойцами, но и такие развлечения, как травля людей на потеху публике тайно отловленными и провезёнными на территорию Полиса чудовищами.
А подобные подпольные коллизеумы – это уже не уровень обычных банд со Дна Москвы. Их держит реальный полисный криминал, связанный с большими деньгами, под которым, собственно, и ходит вся эта шушера, вроде местечковых паханов типа таганского «Апельсинчика» или знаменитого своей жестокостью «Косовара» со всеми их многочисленными бандами. А молодёжные группировки, вроде той, что организовалась в моём приюте, счастливо шестерили уже под этими районными авторитетами.
Именно эти «серьёзные люди» держали в руках тот самый Чёрный рынок полиса, с которым работал знакомый мне идиш. Про чародейские кланы и гильдии, конечно, трудно что-либо сказать, всё-таки это практически другой мир, но вот связи сильных наемничьих Ассоциаций с настоящим криминалом особо и не скрывались. Они официально действовали в правовом поле Полиса, и придраться было невозможно.
Однако нужно понимать как специфику этой профессии, словно специально созданной как легальная версия организованной преступности, так и особенности людей, выбравших стезю наёмников, например менталитет этой братии, готовой браться за всё что угодно и совершать любую жестокость, даже самые паскудные с моральной точки зрения поступки. Ровно до тех пор, пока уверены, что Ассоциация прикрывает эти действия контрактами, отказами и переложением ответственности, а также прочими юридическими хитростями, позволяющими им оставаться честными гражданами Полиса.
Даже моего родного отца, которого безмерно любил и уважал, с возрастом я перестал видеть безупречным обитателем Ирия. Осознав за пару лет жизни на Дне, что, чтобы прокормить семью, он, вполне возможно, творил как наёмник такое, чего я никогда бы не одобрил, и о чём мне лучше не знать!
– В общем, Никодим, ты принят! – сообщил мне козлобородый, отвлекшись, наконец, от тяжёлых мыслей.
– Никакий, – поправил я его. – Похабыч. Из Колыок мы, там…
– Ага, клюква у вас, – кивнул распорядитель, закатив глаза к далёкому перекрытию третьего уровня. – Знаю…
– Тык неужто бывали?! – радостно восхитился я и сразу же подумал, что, скорее всего, переигрываю.
– Нет, Никакий, но уже мечтаю, – тяжело вздохнул козлобородый. – Оклад – тридцать копеек в рабочий день за летнюю шестнадцати и зимнюю двенадцатичасовую смену. Рубль восемьдесят в шестидневку, семь двадцать – за месяц. Седьмой день недели – плавающий выходной в зависимости от общего графика бригады. При выходе в выходной – надбавка пять копеек. Ты у нас приезжий, так что поселиться можешь либо в какой ночлежке, либо в нашем общежитии. Это под нами на первом ярусе. За койко-место будет вычет в пять копеек на сутки. Ещё за десять – двухразовое горячее питание здесь в нашей столовой. Ну что, согласен? Подумать времени, прости, дать не могу…