– То, что мы делали всегда.
– Но ведь он приказывает нам… не верить!
И это было самым невероятным и непростительным из всего происходящего.
– Это испытание, – молвил Саубон. – Проверка… Иначе не может быть!
– Испытание? Проверка?
Взгляд, слишком полный мольбы для того, чтобы стать убедительным.
– Чтобы поверить, будем ли мы как и прежде действовать, когда… – Сделав паузу, Саубон продолжил: – Когда перестанем верить.
Оба дружно выдохнули.
– Но…
Они оба чувствовали это, искушение Мясом, злую и коварную пружину, пронизывающую каждую их мысль и каждый вздох. Мясо. МЯСО.
Да-а-а.
– Подумай сам, брат, – проговорил Саубон. – Чем еще это может быть?
У них не оставалось другого выхода, кроме веры. Вера неизбежна… и еще более неизбежна в совершении любого большого греха.
– Мы уже так близко, – пробормотал Пройас.
Меняется только предмет веры… то самое «во что».
– Налегай на весло, брат, – посоветовал Саубон голосом, в котором ужас смешивался со свирепостью. – Голготтерат рассудит.
Будь то Бог или человек.
– Да, – вздрогнул Пройас. – Голготтерат.
Или ничто.
Глава пятая
Ишуаль
Отец, который не лжет, – не отец.
Конрийская пословица
Выбирая между истиной, стремящейся к неопределенности, и ложью, желающей стать истиной, люди ученые, как и короли, предпочитают последнюю. Лишь безумцы и чародеи рискуют обращаться к Истине.
Киррическая (или «Четвертая») Экономия, Олекарос
Ранняя осень, 20 год Новой империи (4132 год Бивня), горы Дэмуа
– Нау-Кайюти… – проскрипел один из уродцев.
– Нау-Кайюти… – проскрежетал второй, раскачиваясь, как червь.
– Какой с-сюрприз-с-с…
Ахкеймион встал на колени, закашлялся. Железные обручи на шее, запястьях, лодыжках. Вокруг тесный кружок темных, загадочных силуэтов. А за ними мир, играющий золотом и тенями. Тошнотворное дуновение лизнуло его обнаженную спину, стиснуло в комок внутренности, едва не вывернуло наизнанку.
Его замутило в чужом теле, он поперхнулся жгучей блевотиной. Воспоминания о схватке в темноте еще туманили его глаза, когти цепляли конечности, крылья терзали жесткий воздух, опустошенный ландшафт уходил к горизонту.
– Какой-какой с-сюрприз-с-с…
– Ни-хи-хи-и-и…
Вернулись другие воспоминания, словно лед оттаивал вокруг его сердца и легких. Его жена Иэва, в полном самозабвении выжимающая соки из его тела. Инхорой Ауранг, выхватывающий его из саркофага и возносящий в небеса. Золотые башни, возвышающиеся над сложенными из тяжелого камня бастионами, по фасам которых вьется бесконечная и бесконечно чуждая филигрань…
Голготтерат, понял великий князь. Он находится в Мин-Уройкасе, жутком Небесном Ковчеге.
И это значило, что он хуже чем мертв.
– От отца!.. – воскликнул он, бессмысленно озираясь. – От отца за мое возвращение вы ничего не получите!
– Возвращение… – заклохтал один из уродцев.
– Возвращения нет… – добавил другой.
– И спасения тоже…
Чародей повел диким взглядом по сторонам. Его обступали десятеро старцев, кожа туго обтягивала их лица, на него смотрели тусклые бельма глаз. Старики качали головами – лысыми, поросшими клочками белых как снег волос, – словно явившись из какого-то длинного, полного кошмаров сна. Один из них успел прокусить себе губу, по подбородку стекала кровь.
Сперва показалось, что они просто сидят вокруг него – но уже скоро он понял, что у них нет конечностей, что они, будучи подобиями каких-то личинок, привязаны к своего рода каменным колыбелям. И еще он осознал, что все десятеро – не столько люди, сколько колесики в каком-то устройстве, тайном и отвратительном.
Еще великий князь, уразумев, где он оказался и кого видит, немедленно понял и то, кто и как именно предал его.
– Моя жена, – простонал он, впервые взвешивая тяжесть собственных цепей. – Иэва!
– Совершила… – прочирикали уста одного из старцев.
– Такие преступления…
– За какую цену вы купили ее?.. – прокашлялся он. – Говорите!
– Ей лишь бы… – булькнул окровавленный.
– Спасти свою душу…
Смешок, жидкий и призрачный, пробежал по кругу уродцев, начинавших хихикать и умолкавших один за другим, словно повинуясь удару кнута.
Великий князь посмотрел им за спины, в сторону стен под золочеными балками. Неяркий свет ложился на далекие сооружения, поверхности которых светились в полумраке всеми своими бесконечными деталями, втиснутыми в неописуемые формы. Осознание размеров и расстояний вдруг озарило его.
Невероятные, разверзшиеся пространства.
Неожиданное головокружение заставило его припасть на правый локоть. Они плывут, понял он. Древние старцы, безрукие и безногие, были расставлены на какой-то платформе, сделанной из того же неземного металла, что и Ковчег. Из соггоманта, мерзкого и неподдающегося никакому воздействию. Сквозь прорехи в грязи под собой он видел золотые рельефы, сражающиеся фигуры, злобные, плотоядные и нечеловеческие. И знак – два противопоставленных символа, напоминающих изогнутые, подобно змеям Гиерры, буквы, цепляющиеся за литеру в виде бычьих рогов.
Знак, который смог бы узнать любой из отпрысков дома Анасуримборов: Щит Силя.
Они плыли вверх по какой-то невероятно огромной шахте, способной вместить в себя весь Храм Королей. Рога, понял Нау-Кайюти.
– Чудо… – проскрипело одно из этих убогих созданий, свет на мгновение вспыхнул и погас в его глазах.
– Разве не так?
Они возносились к месту, которое сику именовали Могилой без дна.
– Ииску…
– Они создали это место…
– Чтобы оно было их…
– Суррогатным миром…
Огромный колодец, расположенный в Воздетом Роге Голготтерата.
– И теперь… теперь…
– Оно принадлежит мне…
Они восходили к злейшей из злейших вершин мира, на которую ступали лишь мертвые и проклятые.
– Се…
– Твердыня…
– С-с-спасения!
Ярость, лихорадочная, самозабвенная, титаническая, овладела членами и голосом старого чародея. Он взвыл, напрягся всем телом, всей мощью, делавшей его непобедимым на стольких полях сражений.
Но уродцы только пускали слюни и хихикали по очереди, один за другим.