Великая Ордалия - читать онлайн книгу. Автор: Р. Скотт Бэккер cтр.№ 20

От такого ответа по коже Эсменет побежали мурашки. Если бы она происходила из благородной касты, то могла бы не обращать внимания на эти слова. Только душа, взращенная в трущобах и подворотнях, в касте лакеев и слуг или вообще среди рабов, могла понять жуткий смысл этой фразы, только такие души способны были понять ужасы Четырехрогого Брата… Айокли.

Только самые отчаянные обращались к Князю Ненависти.

И благословенная императрица Трех Морей осенила себя знаком, известным только сумнийским шлюхам. По случайному совпадению в этот момент перед ней прошел раб с неглубокой корзинкой, полной персиков. Протянув руку, Эсменет достала из корзинки персик, то ли для того чтобы скрыть снедавшее ее напряжение, то ли чтобы его облегчить.

– Лови, – сказала она, бросая плод нариндару.

Тот подхватил персик в полете. А затем обеими руками поднял над открытым ртом и впился в мякоть зубами, словно желая выпить из нее весь сок, как поступают неотесанные шайгекцы.

Эсменет наблюдала за ним со смесью ужаса и любопытства.

– Я хочу, чтобы ты остался во дворце, – сказала она, когда он опустил голову. В солнечном свете блеснули струйки сока на бритом подбородке.

Сначала ей показалось, что он смотрит на нее, но потом она поняла, что он глядит сквозь нее, словно заметив нечто на далеких холмах.

– При мне, – уточнила благословенная императрица Трех Морей, с горечью закусив нижнюю губу.

Взгляд наемника остался прежним. В имперском тронном зале послышался шум, разрываемый перекатами эха. Его наконец нашли, Саксиса Антирула, экзальт-генерала метрополии, капитулировавшего перед Майтанетом, – человека, который обрек бы ее на печальный конец, если бы не милость Блудницы.

Нариндар Иссирал опустил голову в знак загадочного повиновения и сказал:

– Я испрошу совета у моего Бога.

Дыша, как подобает спящему ребенку, Кельмомас неподвижно лежал, скрестив ноги, на мятых простынях, глаза его были закрыты, но уши внимали беспорядочной тьме, a по коже бегали мурашки, предвещая ее прикосновение.

Она бродила по покоям, утомленная, однако еще не успокоившаяся после дневных тревог. Он слышал, как она взяла графин с сеолианского серванта, тот самый, со сплетенными, как змеи, драконами, что время от времени привлекал к себе ее внимание. И услышал, что она вздохнула в благодарности – благодарности! – за то, что графин оказался полон.

Затем послышалось шелковистое бульканье наполняемой чаши. И вздохи между глотками.

А потом он слушал, как она глядит в кружащееся пространство, как падает из ее рук, звякнув об пол, чаша.

Внутренне он курлыкал от удовольствия, воображая резкий запах ее тела и ее объятья, сперва порывистые, затем настойчивые, по мере того как ослабевает отчаяние. Он чист, кожу его отскребли добела, умастили мылом с корицей, омыли водой, растворившей в себе настои мирры и лаванды. Она будет прижимать его к себе все крепче и крепче, a потом рыдать, рыдать от страха и от потери, и все-таки более всего от благодарности. Она будет сжимать его в объятьях и рыдать, безмолвно, стиснув зубы, не издавая ни единого звука, и будет ликовать оттого, что жив ее сын… она будет трепетать, и будет торжествовать, и будет думать, пока он есть у меня…

Пока он есть у меня.

Она будет ликовать, как никогда не ликовала, будет дивиться невероятной запутанности собственной судьбы. A когда пройдет приступ страстей, замрет, не говоря ни слова, внимая, прислушиваясь к дальнему рокоту вражеских барабанов, терзающему ночной воздух. Потом рассеянным движением взлохматит его волосы, следуя обычаю всех матерей-одиночек, брошенных своими мужьями. Ей придется пересматривать все перенесенные ею несправедливости, придавать им сколько-нибудь упорядоченный облик. A потом она начнет прикидывать, как можно обезопасить его, не имея уверенности и не мечтая…

И будет видеть в себе героиню, не столько в том, что будет сделано, сколько в том, что необходимо сделать. Она будет пытать всех, кого нужно пытать. Она прикажет убить всех, кого нужно убить. Она станет всем тем, в чем нуждается ее милый маленький мальчик.

Защитником. Подателем. Утешителем.

Рабыней.

A он будет лежать как в дурмане, и дышать, дышать, дышать…

Прикидываться спящим.

Андиаминские высоты вновь лязгали и гудели своей подземной машинерией, вновь ожившей… воскрешенной. Благословенная императрица направилась в опочивальню, извлекая длинные шпильки из своих волос.

– Какой-то частью себя она будет следить, – прошептал его проклятый брат.

– Тихо!

– Святейший дядя что-то рассказал ей.

Пять золотых келликов блестят на темной ладони Нареи.

Имхайлас исчезает, унося жар собственной крови.

Коллегианин со смехом говорит девушке: «И вот тебе серебряный грош, помяни ее…»

Эсменет поднималась по мраморной лестнице, и ее сопровождали отчаянные образы из прошлого. У нее голова шла кругом от мрака тех дней, скорби по Айнрилатасу, беспокойства о Кельмомасе и Телли, страха перед священным шрайей Тысячи Храмов. Солдаты разбегались при ее появлении, и кованые железные фонари, выставленные ради ее же удобства, раскачивались, словно на прутиках лозоходца. Она шла по ступенькам, и тени ее колебались, расщеплялись и соединялись.

По улицам градом гремели копыта. Офицеры рявкали на свои подразделения. Никто не ожидал неприятностей, однако посреди всего беспорядка последних дней она предпочитала ошибиться, проявив излишнюю бдительность. Довольно было и одного мятежа, едва не унесшего ее жизнь.

Было важно появиться здесь в собственном обличье, подобающем Анасуримбор Эсменет, благословенной императрице Трех Морей. Она впивала всю радость триумфального явления, вздорного и пустого наслаждения вернуться хозяйкой туда, где прежде была рабыней. Вместе с ней поднималась по лестнице сама империя!

Эсменет остановилась наверху, удивленная тем, что почти не узнает это место. Однако Имхайлас привел ее сюда ночью, растерянную и полную смятения, и потом она не переступала порога Нареи до того дня, когда по прошествии нескольких недель шрайские рыцари выволокли ее отсюда, не обращая внимания на слезы и крики. Она огляделась по сторонам, осознавая, что, по сути дела, и не бывала на этой лестнице или в этом зале. Солдатские фонари подчеркивали неровность штукатурки. Изумрудная краска шелушилась в одном направлении, напоминая змеиную шкуру.

Эсменет увидела, что дочь ждет ее возле двери, лицо ее казалось бледным пятном во мраке. Платье Телиопы (тоже ее собственного пошива) состояло из черных и белых кружевных плиссе, таких мелких, что временами они напоминали захлопнутый манускрипт, расшитый повсюду крошечными черными жемчужинами. Льняные волосы Телли были высоко зачесаны и спрятаны под подходящим головным убором. Эсменет улыбнулась, увидев пред собой собственное дитя, которому доверяла. Она понимала, что в жизни тирана доверие нередко сходит на нет, оставляя слышным лишь голос крови.