Сожженные революцией - читать онлайн книгу. Автор: Анджей Иконников-Галицкий cтр.№ 16

Мемуаристы и исследователи единодушны в описаниях следующих черт личности Блока. Аккуратность, доходящая до педантизма (в его кабинете, в его бумагах всегда идеальный порядок); элегантность в одежде; изысканная простота манер; доброжелательность в сочетании с прямолинейной правдивостью; памятливость в отношениях с малознакомыми людьми; ответственность в делах; любовь к животным; незаурядная физическая сила.

И ещё одну особенность Блока, его манеры держаться, его духовного облика подметил видевшийся с ним всего три или четыре раза Константин Бальмонт: «Я никогда не видал, чтобы человек умел так красиво и выразительно молчать. Это молчанье говорило больше, чем скажешь какими бы то ни было словами» ^[38].

Он вообще был негромок, корректен, и даже в веселье и в пьянстве оставался сдержан, внешне спокоен. («Он и в пьянстве был прекрасен, мудр, молчалив – весь в себе» ^[39], – восторгался поэт Сергей Городецкий.) Евгений Иванов свидетельствует, что «Александр Александрович никогда не смеялся в хохот. Он не смеялся, а только прояснялся в длительной улыбке, за него же в хохот смеялись другие» ^[40]. Иванову, правда, противоречит Георгий Петрович Блок, слыхавший смех своего двоюродного брата-поэта, «смех очень громкий, ребячливый и заразительный». Однако тут же оговаривается: «Но он раздавался очень редко и только в очень тесном кругу» ^[41]. Есть ещё свидетельство жены Александра Блока, Любови Дмитриевны, о «вспышках раздражения с битьём мебели и посуды»…

Обобщающий итог описаниям Блока в воспоминаниях современников подводит писатель и критик Корней Чуковский: «Никогда, ни раньше, ни потом я не видел, чтобы от какого-нибудь человека так явственно ощутимо и зримо исходил магнетизм» ^[42]. Поэт Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) добавляет: «Он производил впечатление пруда, в котором утаилась большая, редко на поверхность всплывающая рыба» ^[43].

Этот прекрасный и загадочный молодой человек вошёл в избранное общество поэтов, писателей, философов и художников. Пригласительным билетом стали стихи.

Александра Андреевна Кублицкая-Пиоттух переписывалась со своей московской кузиной Ольгой Михайловной Соловьёвой. Мать Блока была «читательской массой» своего сына и его же литературным критиком. Не без гордости за сыновнее дарование она отправила подборку последних Сашиных стихов Ольге Михайловне. Та прочитала – и пришла в восхищённое изумление. Стихи действительно были совершенно необычные, и, самое главное, непонятно было, в чём их необычность заключалась. Традиционные ямбы и хореи, в которые упакованы вполне расхожие образы эпохи декаданса, символизма и модерна. Но за этим – общее впечатление неповторимого светозарного откровения.

Со стихами Блока Ольга Михайловна познакомила своих родственников, сына Сергея, его друга Бориса Бугаева, уже печатавшегося и приобретавшего известность в литературных кругах под псевдонимом Андрей Белый. Сергею Соловьёву и Андрею Белому стихи Блока понравились чрезвычайно. Слово «понравились» тут не вполне уместно. Эти вдохновенные юноши увидели в них воплощение страстных метафизических мечтаний, которыми были полны их души. Мечтания же были порождены духовным творчеством только что ушедшего из жизни Владимира Соловьёва.

Владимир Соловьёв. В XIX «железном» веке, в эпоху победоносного наступления на российские умы позитивистских доктрин, народнических утопий и глумливо-рассудочного безбожия, он представлял собой явление поистине уникальное. Человек страстного духовного темперамента, обладатель обширных научных знаний, наделённый к тому же незаурядным литературным талантом, философ, богослов, поэт, он был проникнут верой в Бога, он жил этой верой, он все силы свои душевные и телесные употребил на то, чтобы воплотить эту веру в слово и в жизнь. Он не создал законченного учения: для своей веры так и не смог найти адекватного языка, последних истинных слов. Он метался в заколдованном многоугольнике между озарительными умопостижениями Платона, зеркальными бесконечностями неоплатонизма, безысходным демонизмом гностиков, дерзновенными откровениями отцов Церкви, мистической рассудочностью средневекового католицизма, сумрачно-всеохватной глубью шеллингианства и гегельянства. Из этих бездн он вынес самую ярко сверкающую и самую сомнительную драгоценность своего творчества: образ Софии.

София в представлении Соловьёва – это единство мира и то, чем и из чего сотворён мир. Первоматерия, пронизанная лучистой энергией Божества; праматерь и вечная невеста; душа мира; зеркало, вместившее в себя отражение предвечного Бога. Едва ли не четвёртая ипостась Божия, сопоставленная Отцу, Сыну и Святому Духу. София персонифицировалась перед духовными очами Соловьёва, представала в постигаемом чувствами женском обличье. Соловьёв видел её, беседовал с ней, почти осязал её. Эту женообразную идею всеединства он называет Подругой Вечной, Вечной Красотой, Женой, облечённой в Солнце. Последнее имя взято из Откровения Иоанна Богослова.

Именно этот образ запечатлелся в душах юных последователей Владимира Соловьёва, овладел ими, влюбил их в себя. В постижении Софии, в священном служении Жене, облечённой в Солнце, они надеялись обрести ключ к последнему переустройству мира перед Вторым пришествием Господним. Сияние Вечной Женственности (слишком красивое, слишком уж упоительно окрыляющее) заслонило для них простой образ Иисуса Христа. Они мечтали создать новую религию – и даже название для неё родилось в их среде: религия Третьего Завета.

Андрей Белый (Борис Бугаев):

Именно в этом ключе были восприняты в кругу московских соловьёвцев стихи неведомого Блока:

Это стихотворение датировано 4 июля 1901 года. Блок по обыкновению пребывал летом в Шахматове. В то же самое время под сенью родительского имения Дедово (вёрст шестьдесят от Шахматова) проводил летние каникулы пятнадцатилетний Сергей Соловьёв. Они видались неоднократно; в августе Блок приехал в Дедово и гостил там несколько дней. Нет сомнения в том, что главной темой их бесконечных разговоров была «Она», служение «Ей», «Её» грядущее пришествие и последующее за этим преображение мира. Сергей был младше троюродного брата Саши на пять лет, но душа его пламенела фанатичной влюблённостью в свою идею. В общении с Блоком он захватил инициативу и очень многое успел внушить ему за эти августовские дни и ночи. Возможно, отзвуки их звёздно-мистических бесед слышны в стихотворении Блока, датированном 18 августа: