«Если ты так считаешь, то не знаешь Кецию», – думаю я, но не говорю этого вслух. Хочу, чтобы его внимание сейчас было полностью сосредоточено на мне.
– Что тебе от меня нужно?
– Мне нужна правда, – отвечает он. – Правда о том, кто ты такая на самом деле, в глубине души. В конце концов, люди всегда открывают свою сущность. Всю свою тьму и злость. И ты тоже это сделаешь.
В нем есть что-то ужасающе безмятежное. Он считает себя правым. Он знает это. А я знаю, что все, высказанное им, – не пустые угрозы. Он показал, что у него есть такая возможность и такое намерение; он может продолжить преследовать меня, мою семью, моего сына.
– Значит, утром просто сесть в машину и ехать, и все? И куда я должна ехать?
– Я скажу тебе, когда увижу, что ты отъезжаешь. И если тебе дороги жизни Сэма и детей, ты не сообщишь им, куда направляешься, когда будешь это знать. Можешь взять с собой оружие, это не имеет значения. Все закончится в пятницу, так или иначе. Обещаю. Считай это… пересмотром дела.
Он обрывает звонок. Я стою, застыв и слушая неожиданную тишину в трубке, потом медленно кладу телефон обратно в карман и оборачиваюсь. На нашу улицу въезжает седан детективов, мигая маячком. Все наши соседи уже заметили это – смотрят со своих крылечек или глазеют в окна.
Это больше не убежище. Все, что мы создали, стало ловушкой, и теперь она медленно смыкается вокруг нас.
Возвращаюсь к Сэму и Ланни. Моя дочь бросает на меня сердитый взгляд, и я чувствую его, словно прикосновение горячего утюга.
Сэм тоже смотрит на меня, но по его лицу сейчас ничего нельзя прочесть.
– Все в порядке? – спрашивает он меня.
– Да, – лгу я и сажусь на холодный бетонный бордюр рядом с ним, в то время как полицейские детективы идут к нам. – Сэм, мне нужно, чтобы ты поддержал Коннора. По-настоящему поддержал и оставался с ним. Ты это сделаешь?
Он странно косится на меня.
– Конечно, поддержу и останусь. А что? Куда ты собралась?
Я выдавливаю улыбку.
– Никуда, конечно. Я буду здесь, с тобой. Но… если что-нибудь случится…
Он обнимает меня – уже без всякого раздражения и настороженности. Я прижимаюсь к нему и смотрю на сына, который тихо сидит в полицейской машине, ни на кого особо не глядя. Коннор – сильный мальчик, но боже мой, боже мой…
МалусНавис уничтожит его, чтобы добраться до меня. И Ланни тоже. Он найдет ее слабые места и сломает ее. И Сэма. Я уже вижу, как это надвигается на меня, воплощается в реальность – и это невыносимо. Кошмарно.
Он хочет видеть, кто я такая?
Значит, я покажу ему. И это будет последнее, что он вообще увидит.
18
СЭМ
Нет ничего удивительного в том, что детективы разделяют нас, но это все равно неприятно; я не знаю, что происходит с Гвен, но ловлю себя на том, что смотрю на нее издали, пытаясь что-то понять по ее напряженной позе. Жаль, что у меня не было времени спросить ее, что именно произошло с ней во время этого звонка. Я пропускаю половину вопросов, которые задает мне детектив. Я не знаю его, он не знает меня и не проявляет терпения к моей рассеянности.
– Эй! – Он щелкает пальцами у меня перед носом, и я стараюсь смотреть ему в лицо, а не на то, что происходит у него за спиной. – Вы меня слышите, мистер Кейд? Чем быстрее мы закончим с этим, тем лучше будет для нас обоих.
Меньше всего на свете я хочу ускорять арест Коннора. Но сосредотачиваюсь.
– Извините, что вы сейчас спросили?
– У Коннора был доступ к оружию, имеющемуся в доме?
– Нет. Мы держим оружие запертым в надежном месте.
– В оружейных сейфах?
– Да.
– На этих сейфах есть кодовые замки?
– Да.
– Понятно. Коннор знает хоть один из этих шифров?
– Нет, – твердо отвечаю я и не развиваю свою мысль; многословие приводит к неприятностям. Факт заключается в том, что я не знаю этого точно. Коннор – умный парень, и у меня есть причины считать, что если б он захотел залезть в оружейный сейф, то нашел бы способ. Но это? Это чушь. Коннор не собирается убивать нас. Я не намерен даже рассматривать идею того, что он задумал нечто подобное.
– Как часто вы меняете их?
– Каждые два месяца.
Я вижу, что детектив раздражен: он не получает развернутые ответы, которые хотел бы услышать. Услышать, а потом вогнать клин в крохотную щелочку. Он меняет тему:
– Известно, что в прошлом у Коннора были вспышки агрессии…
– У него был один случай проявления посттравматического стрессового расстройства, и он успешно справляется с этим посредством психотерапии. – На этом я останавливаюсь. Мне ужасно хочется спросить: «Вы знаете, что пережил этот мальчик? Вы в курсе?» Но от этого не будет никакого прока. Он не хочет знать.
– Он также был вовлечен в секту…
– Он не был вовлечен. Он был похищен. Вместе со мной. – Ну все. Хватит идти ему навстречу. – Послушайте, я ответил на ваши вопросы. Наверное, этого довольно. Я проведу вас в дом, мы откроем оружейные сейфы, я проведу инвентаризацию по всем возможным спискам, и закончим на этом.
– Сэр, – возражает детектив, – мы закончим, когда я скажу, что дело закончено. И Коннору нужно проследовать в участок, чтобы ответить на некоторые вопросы.
– Он никуда не поедет без нас.
– Вы можете присутствовать на допросе. – Он говорит так, словно оказывает мне милость. Но это не милость – это закон, по которому ребенка нельзя допрашивать в отсутствие родителей. – Вы же понимаете, что оказываете мальчику дурную услугу, не идя на сотрудничество со следствием.
– Вы же видите – я иду вам навстречу. Пойдемте осмотрим сейфы и продолжим. Это был чертовски длинный день.
Гвен бросает на меня взгляд, когда мы проходим мимо. Я киваю ей и улыбаюсь, стараясь показать, что все в порядке. А вот она, похоже, не в порядке. Вид у нее такой, словно она едва удерживается от того, чтобы угнать полицейскую машину и увезти сына прочь. Именно с этим Гвен борется каждый день: с побуждением удрать, с побуждением защитить своих детей, даже если это бессмысленно или глупо. Ей кажется, будто я этого не вижу, но я вижу.
Я артикулирую «я люблю тебя» и веду копа в дом.
Мы открываем сейфы, и я предъявляю документы, в которых зарегистрировано все наше огнестрельное оружие. Детектив проверят его – одно за другим. Он делает это медленно, не спеша, и спрашивает:
– Мальчик умеет стрелять?
– Полагаю, вы уже знаете ответ на этот вопрос.
– Нас известили о плакатах вокруг тира. Вашего сына видели там, когда он упражнялся в стрельбе. Мы слышали, что были… жалобы.