Сергей: Через час пусть позвонят Муратову, и оповестят о том, что с утра у него отчет перед нашим полканом по всем восьми эпизодам, что я отправил в отдел.
Пусть всю ночь херачит, концы с концами в ужасе сводит. А не невесту трахает!
Андрей: Во-первых, ты еще ничего не прислал. Во-вторых, полкан с утра сам на докладе.
Сергей: Это неважно. С утра позвонишь, перенесешь на обед. В обед позвонишь, перенесешь на вечер. Занятой у нас полкан. Форс-мажоры.
Андрей: Аа… всё. Усёк. Просто дрочим подполковника.
Сергей: Бинго, братишка!
Пусть нон-стоп трахается с документами, а я пока с невестой… разберусь!
Глава 18. Марионетка
Кипиш действительно начинается. Начинается пока тихо…
Охрана суетится. Аккуратно уводя по одному человеку. Ну неужели обыск?! На свадьбе-то?..
Ну ты, Муратов, долбанутый!
Настя, опустив взгляд, проходит мимо меня в своем дымчато-серебристом платье.
Хмуро и виновато говорит с Ольгой, с Леной, еще с парой женщин. И опять возвращается в дом. Иду к ней наперерез, юбка касается моих брюк. Настя с застывшим взглядом и гордо расправленной спиной пытается проскользнуть мимо. Очень нежная и красивая… Но мне хочется с треском разорвать эту воздушную как облако газовую юбку!
Меня, конечно, обыскивать никто не рискнет, но я всё равно тихо исчезаю за беседкой и ухожу за угол дома. Потому что окно кабинета Муратова выходит как раз туда, на глухой забор. И оно открыто…
От окна до забора метра три.
Оперевшись спиной на стену, кручу сигарету в пальцах и слушаю их голоса.
— Настя, паспорта лежали на камине. Мой на месте.
— Глеб… Я не знаю, что сказать. Ты что думаешь, я стащила свой паспорт? Зачем это мне?
— Вот и я не понимаю — зачем! — рявкает он тихо.
— Да не брала я… Поверь мне, я бы не стала позорить тебя перед гостями. Передумала бы — сказала до начала банкета.
— Настя…
— Ну, может, украли!
— Украли бы кольцо с бриллиантом, которое лежало сверху. А украли паспорт. Только твой. Да и кому тут воровать?
— Глеб… что ты хочешь от меня?
— Не ты?
— Какой мне смысл? Два года живём. Что поменяет печать?
— Кое-что поменяет.
— Что?
— Твой страх рожать не в браке.
— Да рано мне пока! Хоть в браке, хоть не в браке. Дай мне карьеру сделать. Хоть какую-то…
— Аа… да не вопрос, Настенька. Зав. отделением будешь сразу, как получишь документы по своей защите.
— Ну это смешно, Глеб, какой из меня зав, в двадцать четыре. Обсмеют.
— Ты думаешь кто-то посмеет обсмеять мою жену? — с угрозой в голосе.
— Просто позволь всему развиваться своим чередом! Не нужна мне эта должность таким путём.
— Всё, я сказал! Она нужна мне — эта должность. Чтобы была за тобой. И она будет. В самое ближайшее время.
— Зачем?..
— Ты мне вот что… скинь своё диссертационное исследование завтра на почту. Я почитать хочу на досуге. Что там за побочка была? Насколько она устойчива? Можно ли ее как отдельный эффект использовать?
— Глеб, ну о чем ты сейчас? С паспортом-то что. В ЗАГС опаздываем.
— Да похую мне на паспорт. Нас и так зарегистрируют. Для гостей церемония и для тебя. Документы я позже им передам. А безопасники пусть тихо мне найдут борзого. Кто посмел в моём доме самоуправничать.
— Они пока одного найдут, всех остальных перепугают! Ольгу мою уже перетрясло от этого обыска! Нехорошо это.
— Пусть боятся! Все. Особенно приближенные. А как они хотели?… Люди, Настенька, когда бояться перестают, начинают охуевать. Такова их природа.
— Да… я помню… именно это ты и сказал мне тогда, — с горечью.
— Когда?
— Ну… когда мы поссорились.
— Аа… Я извинился. Я был пьян и крайне расстроен. Не вспоминай об этом, пожалуйста.
Слышу звук поцелуя.
— Считай, что я ту запись удалил.
— Ну это же неправда, зачем ты врёшь. Ты никогда ничего не удаляешь.
— Ты просто не думай об этом. Её нельзя удалить.
— Почему?
— Потому что она может быть не в единственном экземпляре. И если ее смонтировать, вырезав пару кусков, то тебя нельзя будет отмыть даже до условного, понимаешь? Поэтому нам нужна страховка на этот случай. Вот сейчас проверка у нас, и если докопается Зольников до того эпизода… А он же, сука, как неутомимый бульдозер копает и копает! — с ненавистью. — Нельзя, в общем…
— Ясно…
— Ясно?… Я Настя столько ради тебя делаю. А ты мне один только этот эпизод и припоминаешь! — со злой обидой.
— Извини меня. Я знаю. Я очень благодарна, Глеб. Просто страшно…
— Ну чего ты боишься? Мы же целое. Ты меня никогда не предашь, я тебя. Верно?
— Верно… Поедем уже… Что тянуть? — нервно срывается ее голос.
— Настя… Настя… ну что ты? — ласково, утешающе. — Что за нервы, моя девочка? Я тебя никому никогда не отдам. Я всех уничтожу, кто посмеет на тебя косо взглянуть. И Зольникова этого в порошок сотру.
— Не надо! Хватит порошков… У меня на эти порошки аллергия!
— Тогда — успокойся. Что тебя трясёт всю?
— Да паспорт этот чертов… Мало ли что теперь?..
Врёт… даже я не видя ее глаз и лица слышу, что врет. А он и подавно видит. Но делает вид, что верит в ее искренность?
Забавная игра… Маньячная. А моя Настя марионетка… кукла… Он за ниточки дергает, она исполняет.
Зачем тебе эта игра в чувства Муратов? Это такая любовь у тебя к ней?
— Настенька моя… — с нотой похоти, — иди сюда.
— Глеб, да ты что… опаздываем!
Ну, давай, братишка, — смотрю я на часы. — Пора.
— Подождут. Столько сколько будет надо. Все, блять, у меня будут ждать! Никто и слова не посмеет сказать. Тут выше меня никого нет. А значит… и выше тебя!
— Глеб, телефон твой…
Выдыхаю…
Меня тошнит от факта, что он трогает её. Что она не смеет дернуться.
Открыв вторую фрамугу, Настя тихо причитает: «за что мне?». Глубоко и судорожно дышит.
— Настя! Прости, моя хорошая, — возвращается Муратов. — Отменяем сегодня ЗАГС.
— Почему?
— Зольников, мразь, поздравил! Не мог до понедельника потянуть. Знал же, что у меня событие!..
— Что — Зольников? — растерянно.