Глава 22
Загадка
Нельзя сказать, чтобы расположение Отца
Маршалси к мистеру Кленнэму увеличивалось по мере того, как учащались визиты
последнего в тюрьму. Недогадливость, проявляемая гостем в важнейшем вопросе о
знаках внимания, едва ли должна была вызвать бурю восторга в груди хозяина: скорей
она могла задеть его чувствительность, весьма обостренную во всем, что касалось
этого пункта, и быть сочтена за доказательство недостаточного благородства
натуры. После того как обнаружилось, что мистер Кленнэм не обладает теми
деликатными свойствами, которые почтенный старец по своей природной
доверчивости готов был заранее предположить в новом знакомом, в его отеческие
чувства постепенно вкрался оттенок разочарования. Дошло до того, что в тесном
семейном кругу им было высказано сомнение, можно ли считать мистера Кленнэма
человеком высокой души. В своем официальном качестве представителя и даже в
некотором роде главы заведения (так закончилась его речь) он рад принимать
мистера Кленнэма, когда бы тот ни пожелал нанести ему визит; но должен
признать, что личного взаимопонимания между ними не установилось; чего-то тут
недостает (он сам затрудняется сказать, чего именно). Впрочем, Отец Маршалси
никак не давал это почувствовать самому виновнику своего недовольства;
напротив, при свиданиях был с ним вежлив, может быть лелея надежду, что, если
отсутствие сообразительности и гибкости ума мешает Кленнэму по собственному
почину выразить внимание так, как это уже однажды было сделано, он все же
достаточно джентльмен, чтобы при случае откликнуться на письменное обращение в
этом смысле.
Очень скоро Кленнэм завоевал среди тюремных
обитателей тройную известность: как гость с воли, которому в первое его
посещение пришлось заночевать в тюрьме; как гость с воли, который интересуется
делами Отца Маршалси и забрал себе в голову невероятную мысль добиться его
освобождения, и, наконец, как гость с воли, который принимает близкое участие в
той, кого звали дитя Маршалси. Мистер Чивери особенно ласково приветствовал его
в дни своих дежурств; однако это не удивляло Кленнэма, так как для него
любезность мистера Чивери ничем не отличалась от любезности других сторожей. Но
в один прекрасный вечер мистер Чивери все же сумел удивить его и резко
выделиться в его глазах из среды своих собратьев.
Каким-то ловким маневром мистеру Чивери
удалось в этот вечер отделаться от пансионеров, обычно околачивавшихся в
караульне, так что Кленнэм, выходя из тюрьмы, застал его одного.
— (Конфиденциально.) Прошу прошенья, сэр, —
сказал мистер Чивери с таинственным видом, — вы в какую сторону держите путь?
— Я иду через Мост.
Мистер Чивери приложил к губам ключ и на
глазах у недоумевающего Кленнэма превратился на миг в живую Аллегорию Молчания.
— (Конфиденциально.) Еще раз прошу прошения,
сэр, — сказал мистер Чивери, — но не сочтете ли вы возможным пройти по
Хорсмонгер-лейн. Не найдется ли у вас немного времени, чтобы заглянуть вот по
этому адресу? — И он протянул Кленнэму небольшую печатную карточку,
предназначенную для рассылки клиентам фирмы Чивери и K°, Табак и Табачные
Изделия, Сигары Гаванские, Бенгальские, Кубинские, с Гарантией Качества и
Аромата, Нюхательный табак Особых Любительских Сортов и пр. и пр.
— (Конфиденциально.) Только табак тут ни при
чем, — сказал мистер Чивери. — По совести говоря, это все моя жена, сэр.
Втемяшилось ей потолковать с вами насчет — вот именно, сэр, — сказал мистер
Чивери, утвердительно кивая головой в ответ на встревоженный взгляд Кленнэма, —
насчет нее.
— Я тотчас же отправлюсь к вашей жене.
— Благодарю вас, сэр. Премного обяжете. Это
вам не больше как на десять минут выйдет лишку. Спросите, пожалуйста, миссис
Чивери! — Последнее наставление мистер Чивери уже послал ему вдогонку через
окошечко и двери, открывавшееся изнутри, чтобы сторож мог по желанию
рассмотреть посетителя, прежде чем впустить его.
Артур Кленнэм, держа карточку в руках,
поспешил по указанному в ней адресу и очень скоро очутился у цели. Он увидел
перед собой крохотную лавчонку, где у прилавка сидела за шитьем женщина почтенного
вида. Несколько маленьких баночек табаку, несколько маленьких ящичков сигар,
несколько курительных трубок, две-три маленьких коробочки с нюхательным табаком
и похожая на обувной рожок штучка для его насыпания составляли весь наличный
запас товаров.
Артур назвал свое имя и объяснил, что явился
по просьбе мистера Чивери. Если он верно понял, с ним как будто хотели
поговорить по делу, которое касается мисс Доррит. Миссис Чивери тотчас же
отложила свое шитье, встала и сокрушенно покачала головой.
— Можете увидеть его хоть сейчас, — сказала
она, — если потрудитесь заглянуть во двор.
Произнеся эти таинственные слова, она повела
гостя в маленькую комнатку за лавкой, маленькое оконце которой выходило на
маленький голый дворик. Во дворике были протянуты две или три веревки, и на них
сушилось белье без всякой надежды когда-либо просохнуть ввиду полного
отсутствия воздуха; а среди простынь и скатертей, точно последний матрос на
палубе потерпевшего крушение судна, который еще жив, но уже не в силах убрать
паруса, сидел маленький человечек печального вида.
— Наш Джон, — сказала миссис Чивери. Чтобы не
показаться равнодушным, Кленнэм осведомился, что он здесь делает.
— Это единственное место, куда он выходит
подышать воздухом, — сказала миссис Чивери, снова качая головой. — А то и вовсе
не выйдет, если на дворе не развешено белье; но когда висящее белье
загораживает его от глаз соседей, он может тут сидеть часами. Да, часами. Он
говорит, ему тогда кажется, будто он сидит в роще! — Миссис Чивери еще раз
покачала головой, вытерла уголком фартука материнскую слезу и повела гостя
обратно и храмину коммерции.
— Присядьте, пожалуйста, сэр, — сказала миссис
Чивери. — Хотите знать, что такое с нашим Джоном? Мисс Доррит — вот что с ним
такое. У него сердце разрывается от тоски по ней, и я хотела бы взять на себя
смелость спросить, что за это будет родителям, если оно совсем разорвется?
Миссис Чивери, благообразная пожилая особа,
пользовавшаяся на Хорсмонгер-лейн всеобщим уважением за свои возвышенные
чувства и изысканные обороты речи, произнесла эти слова с жестоким спокойствием
и тут же снова принялась качать головой и вытирать глаза.
— Сэр, — продолжала она, — вы знакомы с этой
семьей, вы принимаете участие в этой семье, вы пользуетесь влиянием у этой
семьи. Если вы способны направить свои усилия на то, чтобы содействовать
счастью двух молодых людей, умоляю вас, ради нашего Джона, ради них обоих,
сделайте это.