– Да, так оно и есть.
Дафна обернулась. Джон стоял, прислонившись к дверному
косяку, и наблюдал за ней. Ее охватило очень странное чувство. Накануне вечером
он подобрал ее на дороге, а теперь вдруг оказался у нее на кухне. Лесоруб,
совершенно незнакомый мужчина, и все же в нем было что-то притягательное. Дафна
одновременно испытывала и влечение к нему, и в то же время страх, но, снова
отвернувшись, она поняла, что причина страха не в нем, а в ней самой. Словно
чувствуя ее смущение, он вышел из кухни в гостиную и ждал ее там на диване.
– Может, разжечь камин?
Ее реакция была немедленной, и он увидел ужас в ее глазах.
– Нет! – И, поняв, что нечаянно выдала ему сокровенное,
Дафна тут же добавила: – Тут становится слишком жарко. Я обычно не топлю его.
– Ну и ладно.
Необычный человек. Он словно улавливал ее мысли раньше, чем
Дафна их высказывала, будто видел то, чего не видели другие. Дафну это слегка
смущало, но в то же время очень помогало в общении.
– Вы боитесь огня?
Вопрос был задан очень просто, мягким тоном. Дафна сначала
торопливо замотала головой, а потом посмотрела на него и утвердительно кивнула.
Она поставила чашки с кофе на стол и стояла перед ним.
– Мой муж и дочь погибли во время пожара.
До сих пор она никому не говорила об этом. Джон взглянул на
нее, словно хотел обнять. Его добрые серые глаза смотрели очень пристально.
– Вы там тоже были? – мягко спросил он.
Дафна кивнула, и на глазах у нее выступили слезы. Она
поспешно отвернулась и не глядя подала ему чашку. Но взгляд его оставался
вопрошающим.
– И ваш маленький сын тоже?
Она вздохнула.
– Тогда я была беременна, но не знала этого. На
протяжении следующих двух месяцев они давали мне столько лекарств... от
ожогов... инфекции... успокаивающие... антибиотики... Когда я узнала, что
беременна, было уже поздно. Поэтому Эндрю родился глухим.
– Вам обоим повезло, что вы остались живы.
Теперь он лучше понимал, почему она чувствует такую
ответственность за Эндрю и как трудно ей было отдать его в интернат.
– Жизнь странная штука. – Он оперся о спинку дивана,
кофейная чашка казалась миниатюрной в его ладони. – Знаешь, Дафна, иногда
происходящее кажется совершенно бессмысленным.
Она удивилась, что он запомнил ее имя.
– Я потерял жену пятнадцать лет назад, она погибла в автокатастрофе,
в гололед, Это была замечательная женщина, все в городке любили ее. – Его голос
стих, а глаза стали чистыми, как утреннее небо. – Я этого до сих пор не могу
понять. На свете столько плохих людей. Почему погибла она?
– Я так же думала о Джеффе.
По прошествии пяти долгих, одиноких лет Дафна впервые с
кем-то заговорила о нем, но она внезапно почувствовала необходимость открыться
этому незнакомцу.
– Мы были так счастливы.
Когда она это говорила, в ее глазах не было слез, а скорее
изумление. Джон внимательно наблюдал за ней.
– Вы долго прожили вместе?
– Четыре с половиной года.
Он кивнул:
– Мы с Салли прожили девятнадцать. Нам было по
восемнадцать, когда мы поженились. – Он улыбнулся. – Мы были просто детьми, оба
тяжело трудились, какое-то время голодали, потом дела пошли лучше, жизнь
наладилась. Она стала как бы частью меня. Мне было чертовски тяжело, когда я ее
потерял.
Теперь глаза Дафны утешали его.
– Мне тоже, когда я потеряла Джеффа. Мне кажется, что
около года я пребывала в каком-то оцепенении. Пока у меня не появился Эндрю. –
Она улыбнулась. – Я была с ним так занята, что об этом уже не думала, разве что
иногда... ночью. – Дафна тихо вздохнула. – А у вас были дети, Джон?
Так непривычно было произносить его имя и слышать из его уст
свое.
– Нет. Никогда. Сначала нам не хотелось. Мы не хотели
быть как другие, как наши ровесники, которые переженились после школы,
понарожали за три года по четверо детей, а потом только жаловались и ссорились
друг с другом. Мы же решили в первые несколько лет не иметь детей, а потом
подумали, что нам и так хорошо. Я в самом деле никогда об этом не жалел... пока
она не погибла. Тебе повезло, что у тебя есть Эндрю.
– Я знаю. – Ее глаза засияли при мысли о дорогом
ребенке. – Иногда мне кажется, что он для меня значит даже больше, потому
что... потому что он... такой, какой есть.
– Ты боишься произносить это слово?
Его голос был таким добрым, таким ласковым, что ей
захотелось расплакаться или прильнуть лицом к его груди и дать себя обнять.
– Иногда. Я ненавижу то, что оно будет для него
значить.
– Ему надо немного больше стараться, на авось
рассчитывать уже не придется. От этого он, возможно, станет лучше и сильнее,
надеюсь, так оно и будет. Я думаю, что пережитые испытания именно так повлияли
на тебя. Легкий путь не всегда самый лучший, Дафна. Посмотри на людей, которых
ты уважаешь, – это, как правило, те, кто шел по трудным дорогам, многое пережил
и выстрадал. Те, кто ищет легких путей, гроша ломаного не стоят. Достойны же
внимания люди, взбирающиеся на вершину, несмотря на ушибы, исцарапанное лицо и
кровоточащие ноги. Может, это зрелище не из приятных, но таким может быть путь
твоего ребенка.
– Я бы не хотела для него такого пути.
– Конечно. А кто хочет? Но он его одолеет. И ты тоже.
Дафна задумчиво посмотрела на него. Их взгляды встретились.
– Чем ты занималась до того, как поселилась в этом
бревенчатом домишке?
Она на мгновение задумалась, вспоминая прошедшие пять лет.
– Заботилась об Эндрю.
– А что будешь делать теперь, когда он в школе?
– Я еще не знаю. Я раньше работала в журнале, но это
было давно.
– Тебе это нравилось?
Дафна чуть задумалась и кивнула:
– Да. Но я была гораздо моложе. Я не уверена, что
теперь это мне будет так же нравиться. Работа казалась мне интересной, когда я
была замужем за Джеффри, но это было так давно... – Она улыбнулась ему,
чувствуя себя ужасно старой. – Мне тогда было всего двадцать четыре.
– А теперь тебе сколько? – усмехнулся Джон. – Двадцать
пять? Двадцать шесть?
– Двадцать девять. – Дафна произнесла это очень
торжественно, и он рассмеялся.
– Ну конечно. Я и не думал, что ты такая старая. Мне,
дорогая моя, пятьдесят два. Двадцать девять – это для меня детский возраст.
Пожалуй, он на столько и выглядел. Но годы только добавляли
ему достоинств, как хорошему коньяку.