— Почему вы сюда пришли? Кто вас попросил об этом?
— Ваш хирург вписал ваше имя в список тех, кого должны
посетить члены нашей группы поддержки. Со временем вы, возможно, пожелаете
вступить в группу или поговорить с другими женщинами о пережитом вами. Это
может оказаться очень полезным.
— Я так не думаю, — ответила Алекс, от всей души
желая, чтобы ее собеседница ушла, но не решаясь прогнать ее. — Я не
привыкла обсуждать свои проблемы с посторонними людьми.
— Я понимаю, — ответила Элис Эйрес с мягкой
улыбкой, вставая. — Вам сейчас нелегко. Я уверена, что вы беспокоитесь по
поводу химиотерапии. На некоторые из связанных с этим вопросов мы тоже можем
ответить, почти так же компетентно, как ваш врач. У нас есть и мужская группа.
Может быть, это заинтересует вашего мужа.
Элис положила на кровать Алекс маленький буклет, но Алекс
даже не взглянула на него. Чтобы Сэм вступил в группу мужей, чьи жены перенесли
онкологическую операцию? Да ни за что!
— Я не думаю, что моего мужа это заинтересует. В любом
случае спасибо.
— Не унывайте, Алекс. Я буду думать о вас, —
"ласково сказала Элис, прикоснувшись к накрытой одеялом ноге Алекс, и
вышла из комнаты. Сестрам она сказала, что это был классический первый визит.
Как и следовало ожидать, Александра Паркер была в состоянии депрессии и
озлобленности на весь мир. Они решили посещать ее регулярно, и Элис Эйрес
отметила, что в следующий раз нужно прислать кого-нибудь помоложе. Ей казалось,
что ровесница Алекс сможет принести гораздо больше пользы. Самой младшей
участнице их группы было Двадцать пять, и к большинству молодых женщин ходила
именно она. Кроме того, множество женщин в группе были примерно такого же
возраста, как Алекс.
— Что это была за дура? — рявкнула Алекс, когда в
комнату вошла новая сиделка, сменившая ночную.
— Напрасно вы так, это хорошее дело. Они добрые люди и
помогают многим женщинам, — объяснила сестра, в то время как Алекс
выбросила разноцветный буклет в мусорное ведро. — Давайте я оботру вас
губкой.
Алекс посмотрела на нее исподлобья, но потом поняла, что у
нее нет иного выбора, кроме как подчиняться больничным правилам. После того как
ее «вымыли» и она почистила зубы, Алекс лежала и тупо смотрела в окно. Потом
подали ленч — еще одну порцию пюреобразной пищи, к которой Алекс даже не
прикоснулась. Потом пришел лечащий врач, чтобы сделать перевязку.
Смотреть на себя Алекс не решалась, поэтому во время этой
процедуры она глядела в потолок. Ей хотелось закричать во все горло. Сразу же
после этого позвонил Сэм. Он был уже на работе и собирался прийти ближе к
вечеру — он думал, что она должна как следует отдохнуть и выспаться. Аннабел
была здорова. Сэм сказал, что очень соскучился по Алекс, но она ему не
поверила.
Если он ждет не дождется встречи с ней, то почему он не
пришел утром или во время ленча? Сэм ответил, что пошел в ресторан «Времена
года» с одним из своих старейших клиентов — теперь ему хотелось познакомить
Саймона и его помощницу со своими клиентами. Но на пути домой он пообещал
заехать к ней.
Алекс хотелось бросить трубку во время разговора с ним, но
она этого не сделала. Вместо этого она позвонила Аннабел, и они прекрасно
поболтали о ее садике и о «путешествии» Алекс.
Она пообещала своей дочери вернуться домой на выходные.
После этого ей сделали обезболивающий укол, в котором она не
чувствовала особой необходимости. Однако она понимала, что лучше уж пребывать в
вызванной наркотиками полудреме, чем размышлять о своем будущем и об отсутствии
мужа. Проснувшись, она позвонила на работу. Мэтта Биллингса не было, но Брок
был на месте. Элизабет Хэзкомб сообщила ей, что все дела в полном порядке.
Никаких экстренных случаев за время ее отсутствия не произошло. Лиз сказала,
что все они очень скучают.
— У вас все в порядке? — обеспокоенно спросила
она, но голос Алекс был вполне уверенным и сильным и звучал куда лучше, чем
даже утром.
— Да, все нормально. Я вернусь на работу, как только
смогу.
— Мы будем ждать.
Днем доктор Герман сказал ей, что она может есть нормальную
пищу и либо выписаться уже завтра, либо подождать, пока организм окрепнет.
Однако разрез заживал превосходно.
— Я лучше останусь, — тихо ответила Алекс, к
удивлению врача. Он считал, что она принадлежит к тем пациенткам, которые
стремятся вырваться из больничной рутины как можно раньше. Ей вполне можно было
позволить выписаться на третий — четвертый день, хотя он всегда советовал
полежать в больнице подольше.
— Я-то думал, что вы только и мечтаете с нами расстаться, —
улыбнулся он, прекрасно понимая, что она пережила.
— Дома меня ждет трехлетний ребенок. Я хочу вернуться к
ней, когда я буду в лучшей форме и мне не придется ей все объяснять.
— К выходным вы будете в прекрасной форме. Я думаю, что
мы уже уберем дренаж, оставив только перевязку. У вас была серьезная операция,
поэтому вы будете утомляться, но боль вряд ли возникнет. В любом случае мы
дадим вам обезболивающие лекарства. Вам останется только одно — попытаться
восстановить силы. А через три-четыре недели, в зависимости от результатов
остальных тестов, мы начнем лечение.
«Лечение». Слишком мягкое слово для обозначения
химиотерапии. Одна мысль об этом вызывала у нее сердечную боль.
— А работа?
— Я бы сказал, что с работой надо подождать еще неделю,
пока не снимут бинты и вы не восстановите силы. А когда начнется курс
химиотерапии, вы сами поймете, способны ли вы совмещать лечение с работой. Если
мы будем точно дозировать препараты и лечить вас в щадящем режиме, вы сможете
позволить себе умеренный объем работы.
Интересно, когда в последний раз объем ее работы был
«умеренным»? Может быть, в тот день, когда родилась Аннабел, но не раньше и не
позже. По крайней мере он не говорит, что она вообще не сможет работать. Он
считает, что она должна попытаться. Это уже что-то.
После того как доктор ушел, Алекс молча сидела на стуле,
глядя в окно. Потом она прогулялась по коридору и поняла, что чувствует
слабость, сонливость и с трудом сохраняет равновесие. Бинты стесняли свободу ее
движений, и пошевелить левой рукой она не могла. Хорошо, что она не левша.
Когда в пять часов приехал Сэм с огромным букетом красных
роз, Алекс была одна. Увидев лицо своей жены, он застыл в дверном проеме. На
нем было написано такое отчаяние, что Сэм просто не знал, что ей сказать. Алекс
обдумывала свою судьбу и свое будущее. И на мгновение Сэм вспомнил изможденное
лицо его умирающей матери. Ему захотелось бежать отсюда прочь, со всех ног, и
он еле-еле подавил крик ужаса.
— Привет, как ты себя чувствуешь? — пытаясь
казаться непринужденным, спросил Сэм. Цветы он поставил в вазу.
Алекс только пожала плечами и не ответила. А он как бы себя
чувствовал? Впрочем, она не видела, что его трясет.