Его моя малышка - читать онлайн книгу. Автор: Елена Лабрус cтр.№ 62

— Это что? — на всякий случай спросила Марина.

— Сейчас расскажу, — поцеловал он её в лоб и тяжело вздохнул.

И ощущение катастрофы, что с утра, словно туча, лишь показалось на горизонте, стало неминуемым. Как грозовые облака, его последние слова затянули весь небосвод. Но как-то неприятно кольнуло, что поделиться он хотел прежде всего со своей бывшей женой, а Марину словно позвал сбросить напряжение перед важным разговором, а остальное она могла и не слушать, словно её это не касается.

«Ну, наверно, не так уж и далёк от истины Туманов, — сделала Марина перед зеркалом в ванной хвост, поправила макияж и вышла спокойно, но уверено. И высоко подняв голову, пошла в детскую. — Пусть будет суд. Но я больше ни у кого никогда не буду спрашивать разрешения можно ли мне взять на руки моего ребёнка».

— Привет, малыш! — села она рядом с Дианкой на пол.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Та обернулась, уставилась на неё удивлённо, а потом подошла и протянула игрушку. И сердце остановилось.

Марина слышала, как приехала Лиза. Алиса, кажется, уходила обедать и вернулась. Роман отдавал какие-то распоряжения, кому-то звонил, потом пришёл и мягко её позвал.

Она прижала к себе своё сокровище, встала с Дианой на руках, развернулась и застыла.

Такими взглядами поднимают смерчи, рушат горы, равняют с песком города.

Такими взглядами ломают кости, выворачивают суставы, рвут сердца.

Но он не рвал, не ломал, не рушил. Он рушился сам, крошился, сгорал до тла. Он словно только что откусил яблоко с дерева познания добра и зла. Но слишком большой кусок встал поперёк горла. И он словно увидел в том яблоке червяка.

Роман долго не мог сказать ни слова, ошарашенно глядя то на Марину, то на Дианку. Но вздрогнул, когда вдруг раздался дверной звонок, и тогда спросил:

— Какого числа родилась твоя девочка?

И они оба знали правильный ответ.

— Двадцать пятого апреля, — посмотрела на него в упор Марина.

Но больше не смогла прочитать по его лицу ничего.

Кроме отвращения. Из прихожей доносился голос его бывшей тёщи, но Марине показалось, дело даже не в тёще, именно так Роман теперь относился к ней.

Десять дней спустя…

— Это моя забота, чтобы…

— Подожди, — Роман перебил Туманова на полуслове и с замиранием сердца прислушался.

— Рома! Ну где ты? — донёсся из коридора капризный женский голос.

«Не она, — выдохнул Гомельский. — Лиза».

И сам не знал на что он надеялся. Оттолкнуть женщину, что была ему дороже всех на свете, а теперь ждать, что она придёт? Глупо? Конечно, глупо. Вот только Роман всё рано ждал. Вернее, он точно знал, что та, чей голос ему мерещится, тоже сегодня придёт. Каждый день она приходит чтобы побыть с Дианой. Но о своём визите, во-первых, предупредит через домработницу или няньку, во-вторых, ни на секунду не опоздает и не задержится, а в-третьих, его не позовёт. И он на эти часы старался уйти из дома. Чтобы её не смущать. А на самом деле — не увидеть. Чтобы случайно не столкнуться, не полоснуть по незаживающим ранам. Он просто пытался теперь с этим жить: с тем, что потерял любимую женщину, жену, ребёнка, и вот-вот потеряет второго. Девочку, что он любил больше всего на свете, свою самую родную неродную дочь. Марина её вот-вот заберёт, и Роман пытался как-то это принять.

— Мне не выиграть этот суд, Алексей, — устало упал он в кресло, тревожно прислушиваясь к бодрому стуку каблучков в коридоре.

— Тебе, конечно, нет. Но для этого у тебя есть адвокат. И он что-нибудь придумает. И хорошо, если все считают, что это будет дежурный, формальный, незамысловатый процесс, но мы то знаем, что ещё поборемся.

— Вот вы где! — распахнула дверь Лиза, словно поймала их с поличным. — Привет, Туманов!

— Елизавета Марковна, — церемонно раскланялся адвокат.

— Как ты сегодня? — поцеловала она Гомельского в макушку.

— А ты? — усмехнулся он.

Вся затянутая в чёрное от глухой водолазки до туфель, Лиза принципиально носила траур по их погибшему ребёнку. Они съездили на кладбище, она надела чёрное, но никогда Гомельский не видел свою бывшую жену более жизнерадостной. Из неё словно вынули нож, извлекли осколок снаряда, что так долго сидел у неё внутри — ложь, неоплаканная потеря, долг всю жизнь заботится о чужом ребёнке. Всё это зрело в ней как нарыв, но его словно вскрыли, рана очистилась, и Лиза вдруг стала совсем другим человеком. Ну, может, не совсем другим. Но в отличие от Романа, уже переболевшим. И именно она нашла в себе силы ухаживать за ним как за больным ребёнком, когда в первые дни ему было особенно плохо. Именно Лиза сидела у его постели и болтала всякую ерунду, вырывая из той бездны отчаяния и одиночества, в которую он медленно погружался. Лиза держала его за руку, и вела как маяк из океана боли и безысходности, скорби и бессилия, в котором он блуждал, ненавидя всё и вся, и не хотел возвращаться, вела домой, в тихую гавань, назад к самому себе.

Эх, если бы только он оплакивал одно это. Но «она была со мной только ради ребёнка» — именно эта мысль единственной струной теперь была натянута посреди пустоты, что зияла внутри него. И любое движение, выдох, слово, другая мысль словно ударяли по ней, и её звук, пронзительный, громкий, звенящий доставлял ему неимоверные страдания.

Когда первый трёхдневный кризис как-то миновал, в Лизиной трескотне, что воспринималась Романом как помехи, он начал различать слова. А говорила она о том, что он хотел слышать. Его бывшая жена была и здесь, и там. И с ним, и с Мариной. И вовсе не относилась к ней как к вражеской стороне, как почему-то Роман вбил себе в голову. Но разница была в том, что Лиза не любила Диану. Или любила, но не настолько. И была счастлива, что настоящая мать нашла своего ребёнка. По её мнению, это было правильно, честно, справедливо. А Роман — нет. Больше всего на свете он любил эту девочку, что жила сейчас с ним последние дни. И это рвало душу. Он не представлял себе, как будет без Дианки. Просто не представлял. Он не представлял, как будет без них обеих. Но о том, что без Марины он тоже не может, он начал понимать только сейчас, когда первая и самая острая боль прошла.