— Константин — христианин, — напомнил я. — Так зачем ему драться за языческого короля?
Ода снова вздохнул, не сводя глаз с далёкой дороги, уходящей в жаркое марево.
— Король Константин принес бы своих дочерей в жертву Ваалу, если бы это увеличило размер его королевства.
— Кто такой Ваал? — спросил Финан.
— Языческий бог, — снисходительно пояснил Ода. — Ну, и как ты думаешь, долго бы Константин терпел Гутфрита? Выдаст за него одну из своих дочерей, а потом его задушат по-тихому, и скотты завладеют Нортумбрией. Так что нет, Гутфрит не должен достичь Шотландии.
— Есть, — сказал Финан.
Вдалеке на дороге появилась группа всадников. Я едва разглядел размытые дымкой зноя контуры лошадей и наездников.
— Они сильно выдохлись, — отметил Финан.
— Гутфрит нужен нам живым, — предупредил меня Ода, — и в Эофервике.
— Ты уже говорил, — проворчал я в ответ, — и я всё ещё не понимаю зачем.
— Этого требует король Этельстан, вот зачем.
— Гутфрит — просто старый кусок дерьма, — сказал я. — Его лучше убить.
— Король Этельстан требует, чтобы ты сохранил ему жизнь. Я прошу тебя так и сделать.
— Разве я обязан подчиняться его приказам? Он не мой король.
Ода бросил на меня строгий взгляд.
— Он Monarchus Totius Brittaniae. — Я молча смотрел на него, пока он не перевёл: — Монарх всей Британии.
В ответ я только усмехнулся. Этельстан называл себя королём саксов и англов с тех пор, как был коронован и имел на этот титул определённое право. Но правитель всей Британии?
— Полагаю, Константин и Хивел с этим могут не согласиться, — язвительно предположил я.
— Уверен, что не согласятся, — холодно произнёс Ода. — Тем не менее, король Этельстан желает, чтобы ты удержал Гутфрита от побега в Шотландию и освободил его пленника, в целости и сохранности.
— Пленников.
— Пленника.
— На женщин тебе совсем плевать? — поинтересовался я.
— Я, конечно, молюсь за них. Но о мире я молюсь ещё больше.
— О мире? — возмущённо переспросил я. — Вторжение в Нортумбрию несёт мир?
Ода, кажется, огорчился.
— В Британии неспокойно, господин. Угрожают норвежцы, не дают покоя скотты, и король Этельстан опасается, что грядет война. А ещё — что война будет самой ужасной из всех нам известных. Он стремится предотвратить эту бойню, и поэтому, господин, умоляет тебя спасти пленного и отправить Гутфрита домой целым и невредимым.
Я не понял, как возвращение Гутфрита могло бы поспособствовать миру, но помнил дракона, мрачный знак войны над бастионами Беббанбурга. Я взглянул на Финана, тот пожал плечами в знак того, что и он понимает не больше, чем я, но нам лучше постараться выполнить распоряжение Этельстана. Я уже отчётливо рассмотрел приближавшихся по долине воинов, и за длинной колонной лошадей видел вереницу пленных женщин.
— Так что будем делать? — спросил Финан.
— Поскачем вниз, — сказал я, отползая с гребня. — Вежливо улыбаемся и объясняем тупому ублюдку, что он наш пленник.
— Гость, — поправил епископ Ода.
Рорик помог мне сесть в седло, Алдвин подал украшенный серебром шлем. Кожаная подкладка оказалась неприятно горячей. Шлем я застегнул под подбородком, но нащёчники оставил развязанными, а потом взял из рук Алдвина щит с нарисованной волчьей головой.
— Без копья пока, — сказал я ему, — а если случится бой, держись в стороне.
— Когда-то он и мне это говорил, — ухмыльнулся Рорик.
— Потому ты и жив, — огрызнулся я.
Рорик был моим оруженосцем до Алдвина, но теперь уже достаточно вырос, чтобы встать в стену щитов.
— Никакого боя не будет, — решительно объявил епископ Ода.
— Это ж Гутфрит, — ответил я, — он глупец, сначала лезет в драку, а потом уже думает. Но я изо всех сил постараюсь, чтобы этот идиот с мозгами теленка остался жив. Вперед!
Я повёл своих людей на запад, постоянно держась вне поля зрения Гутфрита. Когда я видел его в последний раз, он был где-то в полумиле от поворота дороги. Они ехали страшно медленно, а мы быстро, на свежих конях. Мы спустились по склону холма, пересекли сосновый лесок, перешли через ручей и достигли дороги, где построились в две шеренги, чтобы беглецы сразу видели два ряда одетых в кольчуги всадников с ярко выкрашенными щитами и сверкающими на солнце наконечниками копий. Мы ждали.
Мне совсем не нравился Гутфрит, а ему не нравился я. Он три года пытался заставить меня принести ему клятву верности, я три года отказывался. Дважды он посылал в Беббанбург своих воинов, дважды я закрывал ворота Черепа, вынуждая копейщиков Гутфрита атаковать крепость. Оба раза они уезжали ни с чем.
А теперь, в этот зной, его копейщики снова в моих владениях, только на сей раз их ведёт сам Гутфрит, и Гутфрит наверняка зол. Он считает, что у него отняли королевство, и спустя мгновение увидит моих людей, волчьи головы у них на щитах. Он поймёт, что нас меньше. Пусть епископ Ода благочестиво надеется обойтись без драки, вот только загнанный в угол Гутфрит — всё равно что хорёк в мешке, злобный и обезумевший.
И у него заложники.
Не только женщины, хотя их тоже придется спасать, но хитрый Гутфрит захватил и архиепископа Хротверда из собора в Эофервике.
— Прямо во время мессы! — в ужасе поведал мне Ода. — Во время мессы! Вооруженные люди в соборе!
Я задумался, посмеет ли Гутфрит причинить вред архиепископу. Такой поступок сделает его врагом всех христианских правителей в Британии, но, возможно, Константин придержит свой гнев и вернет Гутфрита на трон Нортумбрии. Мертвый архиепископ — совсем небольшая плата за расширение Шотландии.
И тут они появились. Первые всадники повернули в нашу сторону, увидели нас, остановились, и постепенно к ним присоединились все остальные воины.
— Мы пойдем к ним, — сказал Ода.
— Нет, — сказал я.
— Но...
— Хочешь побоища? — рявкнул я.
— Но... — снова попробовал возразить епископ.
— Пойду я, — сгоряча буркнул я.
— Ты...
— Я пойду один.
Я отдал щит Алдвину и соскочил с седла.
— Я должен пойти с тобой, — сказал Ода.
— Чтобы у него в заложниках стало два священника? Епископ и архиепископ? Вот он обрадуется.
Ода посмотрел на людей Гутфрита, медленно выстраивавшихся так, чтобы охватить нас с флангов. Не меньше десятка были пешими, их лошади слишком ослабели. Все надевали шлемы и примеряли к руке щиты с длиннозубым кабаном Гутфрита.
— Попроси его поговорить со мной, — сказал Ода. — Пообещай, что с ним ничего не случится.