Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Безугольный cтр.№ 36

Применительно к приверженцам исламской религии, чьи вожди проповедовали единство мусульманской уммы, «единение мусульманских народностей России под знаменем ислама» ^[302], процесс перегруппировки личного состава именовался мусульманизация, что демонстрировало преимущество религиозной идентичности в их среде над этнической. По словам одного из лидеров мусульманского движения Г. Бамматова, эта идея «исходит из понимания нации не как территориального единства, а как единства духовного, как единства людей, осознающих свою принадлежность к одному национальному коллективу вне зависимости от территории, на которой в силу тех или иных случайных причин они живут» ^[303]. На практике нередко мусульманизация редуцировалась к фактической национализации по этническому признаку, в результате чего образовывались мононациональные мусульманские части: башкирские, азербайджанские, крымско-татарские, поволжско-татарские и проч.

Как и прочие национальные части, мусульманские выполняли локальные политические задачи, ставившиеся местными национальными элитами. Во многих местах разгоралось ожесточенное межэтническое противостояние, опосредованное религиозной идентичностью противостоящих сторон. Особенно ярко этот фактор проявился в Закавказье, где азербайджанское население оказалось в крайне неравном положении с враждебным ему армянским населением, хорошо обеспеченным вооруженными отрядами. Мусульманские части здесь создавались в октябре 1917 г. по требованию Закавказского мусульманского центрального комитета, прежде всего для борьбы с армянами, то есть для целей гражданской войны.

Отдельно стоит остановиться на процессе национализации (мусульманизации) войск из так называемых «внутренних мусульман» России, прежде всего поволжских татар и башкир – народов, относительно хорошо интегрированных в русский социум и культурно-языковую среду, без ограничений принимавшихся в Русскую армию при царизме и представленных в войсках в большом количестве. Центром формирования татаро-башкирских мусульманских частей стал крупный пункт подготовки резервов, каковым являлся Казанский военный округ. Здесь было сосредоточено большое количество запасных, тыловых и формирующихся войск. В округе насчитывалось 98 гарнизонов, в которых размещались 588 воинских частей и учреждений, числилось 17 тыс. офицеров и 772 тыс. нижних чинов ^[304]. Основу войск округа составляли 13 запасных пехотных бригад по 5–7 запасных полков каждая. Всего в округе дислоцировались 79 запасных пехотных полков ^[305].

Интересы военнослужащих, исповедовавших ислам, представлял специальный выборный орган (совет) – Всероссийский мусульманский военный шуро (ВМВШ), созванный в июле 1917 г. в Казани. ВМВШ, руководимый прапорщиком, эсером И.С. Алкиным, приобрел большой политический вес после того, как во время корниловского выступления его представители сыграли ключевую роль в переговорах с Кавказской туземной конной дивизией (Дикой дивизией) на подступах к Петрограду 29–30 августа 1917 г. После этого Временное правительство санкционировало широкую мусульманизацию частей Русской армии. «Принципиальное выделение» мусульманских частей было согласовано с Временным правительством 18 сентября 1917 г., хотя явочным порядком они возникали и раньше. 7 октября началось формирование трех запасных мусульманских полков для питания действующих на фронте мусульманских частей. Под патронатом ВМВШ с ноября 1917 г. на Румынском фронте, главным образом из татар, формировался Мусульманский корпус ^[306]. Еще один Мусульманский корпус формировался Кавказским фронтом из азербайджанских татар. Таким образом, мусульманизация войск несколько отставала от национализации других частей Русской армии, что соответствовало более медленному оформлению политических институтов российских мусульман, однако к концу 1917 г. и она набрала высокие обороты. Мусульманские представители появились во всех крупных штабах и управлениях Военного министерства.

С точки зрения раскрытия темы исследования важно определить, какое влияние оказала национализация Русской армии в последние месяцы ее существования (конец 1917 – начало 1918 г.) на политику большевиков в области национального военного строительства в рамках РККА.

Временное правительство и военное командование отнюдь не приветствовали охватившую войска националистическую стихию, однако, будучи бессильными остановить ее, они пытались найти в ней какую-то пользу. Демагогически подыгрывая националистам, военный министр А.И. Верховский находил оправдание национализации войск в том, что «если мы не будем доверять народам России, то нечего и пытаться спасать Россию; только в единении всех населяющих Россию народов спасение нашей родины» ^[307].

Бытовало мнение – и деятели национальных партий всячески настаивали на нем, – что перекомпоновка личного состава по национальному признаку – едва ли не единственный способ уберечь армию от полного разложения и краха, поскольку этнически однородная воинская часть якобы должна быть более крепко спаянной и менее подверженной дезорганизации ^[308]. Например, по воспоминаниям П.П. Скоропадского, будущего гетмана Украины, идея украинизировать XXXIV армейский корпус, которым он командовал, нашла поддержку вышестоящего командования: «Поручик Скрыпчинский, украинский комиссар при штабе фронта предложил мне с согласия главнокомандующего [армиями Юго-Западного фронта] Гутора украинизировать корпус». Поручик также сказал, «что украинизации свыше сочувствуют, так как здесь играет большое значение, главным образом, национализация, а не социализация, в украинском элементе солдатская масса более поддающаяся дисциплине и поэтому более способна воевать» (курсив мой. – Авт.) ^[309]. Когда Скоропадский прибыл в Киев и встретился с Корниловым, тот прямо заявил: «Я от вас требую украинизации вашего корпуса» ^[310].

Будучи не в силах остановить процесс национализации, военное руководство предпочло включиться в него, надеясь поставить его под свой контроль. Так, формирование польских частей в июле 1917 г. шло по плану, разработанному в профильном ведомстве по организации войск – Главном управлении Генерального штаба (ГУГШ). Обеспечение новых частей материальным имуществом, вооружением, денежным довольствием также осуществлялось за счет бюджета Военного министерства ^[311]. Аналогичным образом шло формирование других национальных частей. А.И. Деникин резюмировал впечатления русского генералитета о национализации: «Была надежда, что национальные части могут стать здоровым ядром для укрепления фронта» ^[312]. Впрочем, чаще всего эти надежды были тщетны. Как и в подавляющем числе запасных и тыловых частей, политическая гиперактивность в национальных частях никак не коррелировала с желанием идти в бой. Как справедливо заметил современный российский исследователь А.В. Марчуков, высокие темпы национализации нужно объяснять не столько высокой национальной сознательностью военнослужащих, сколько нежеланием воевать. «Не случайно, что после попыток передислоцировать эти части на фронт в них усиливались большевизация, шатание и дезертирство» ^[313]. Говоря уже словами свидетеля событий, «митинговать, сумлеваться и выражать недоверие офицерам было гораздо… легче, чем, обняв винтовку, лежать под пулями в грязном окопе» ^[314].