Гетман был в хорошем расположении духа. От похмелья не осталось и следа, Хмельницкий был бодр и весел.
— Помотал я вас, господин граф, и ваших людей, по Украине, — сказал он после приветствия.
Д’Артаньян молча поклонился. Это можно было истолковать таким образом, что он согласен со словами Хмельницкого, поскольку молчание часто является знаком согласия, но прямо это подтвердить француз никогда бы не решился.
— Для меня и моих друзей — большая честь оказаться в древней столице вашего государства, — сказал д’Артаньян после короткой паузы. Похоже, он понемногу стал осваивать азы искусства дипломатии.
— Да, велика слава Киева. Но сегодняшняя доля его ничтожна, — в голосе гетмана послышалась боль. Он продолжал говорить, глядя куда-то вдаль. — Верю я, настанет день, когда столичный град возродится в полной мере и станет еще краше и величественней, чем прежде.
Хмельницкий прохаживался по комнате, в руке у него была знакомая уже д’Артаньяну трубка, которой гетман время от времени попыхивал. Он остановился, повернулся к мушкетеру и, глянув на него в упор, сказал:
— Я пообещал дать ответ первому министру Франции, и я слово свое сдержу, — его глаза посверкивали.
Между тем, Хмельницкий не спешил продолжать свою речь, внимательно изучая гасконца.
— Что мне передать кардиналу Мазарини? — осторожно спросил д’Артаньян после затянувшейся паузы.
Гетман снова пристально смотрел на собеседника.
— Перемирие с Польшей скоро будет нарушено, — вымолвил он наконец. — Не важно, кто его нарушит первым — мы или поляки. Главное, что война возобновится.
Д’Артаньян молчал. Он понимал, что Хмельницкий будет говорить еще, и ему не хотелось его прерывать.
— Сегодня я не могу пойти на мир с королем, хотя это было бы, наверное, лучше всего для Украины. Но слишком много обиды накопилось у украинского народа против поляков, слишком много крови украинской пролилось. Не захотят, не смогут украинцы сейчас смириться с таким союзом, не смогут сделать вид, что не было никаких обид, не было крови. Вы меня понимаете? — неожиданно спросил он француза.
— Мне кажется, что да, — ответил несколько смущенно д’Артаньян.
— Сейчас меня уговаривают перевести все Войско Запорожское в подданство московского царя. Московиты, как и мы — веры православной, наречие их на наше похоже, история одна у нас — от Руси от Киевской идет…, — Хмельницкий замолчал и насупился.
Казалось, он колебался, стоит ли посвящать француза во все эти дипломатические хитросплетения.
Д’Артаньян терпеливо ждал, пока гетман закончит свою речь. Про родство с Москвой от Хмельницкого он уже слышал. Вряд ли, чтобы просто повторить это, он позвал его к себе.
— Есть царь московский, есть король польский, есть султан турецкий, есть хан крымский. И каждый дружбу предлагает. Но и каждый, я уверен, не отказался бы отхватить кусок от Украины, а может и всю ее целиком заполучить. А Украина одна в окружении таком не выстоит. Ей союзник нужен. И кто этим союзником будет — самое важное теперь определить.
Хмельницкий снова задымил трубкой. Он задумался, лицо его помрачнело.
— Рассматривает ли гетман возможность союза с королем Швеции? — робко вставил д’Артаньян.
Хмельницкий выдохнул струю дыма и, сощурив глаза, глянул на мушкетера.
— Такой надобности сегодня не вижу, — сказал он. Затем, подумав, добавил: — А что, Франция, признает Украину как государство и меня как самодержца?
— Я должен передать этот вопрос первому министру, — сказал д’Артаньян, склонившись в легком поклоне.
— Да, понимаю, разумеется, — гетман начал задумчиво расхаживать по комнате. — Обязательно передайте первому министру. И еще скажите господину кардиналу, что Войско Запорожское всегда было и будет другом Франции. Когда закончится эта война… — Хмельницкий снова помрачнел. — Когда закончится война, я распоряжусь отправить во Францию посольство самого высокого уровня, чтобы наладить связи между нашими странами. Надеюсь, граф, вы тоже примете участие в этих переговорах.
Д’Артаньян в очередной раз поклонился. Было ясно, что Хмельницкий больше уже ничего не скажет, а, значит, ему уже известно все, что он должен передать Мазарини, и необходимости в дальнейшем его пребывании в Украине нет.
Гетман как будто прочитал его мысли.
— Если вы теперь пожелаете отправиться в обратную дорогу, я никоим образом не буду этому препятствовать. Более того, я предоставлю для вашего сопровождения отряд, который будет обеспечивать вашу безопасность до самых границ Украины, — гетман особенно выделил два последних слова.
Д’Артаньян сердечно поблагодарил Хмельницкого и откланялся.
Глава пятнадцатая. Отъезд
Друзья с нетерпением ждали возвращения д’Артаньяна.
— Вы отсутствовали совсем недолго, — заметил Атос при виде гасконца.
— Что сказал вам Хмельницкий? — спросил Портос.
— Надеюсь, у вас хорошие новости? — уточнил Арамис.
— Друзья! Надеюсь, то, что я вам сейчас скажу, вас обрадует, — ответил д’Артаньян, оглядывая всех троих.
— Тогда не томите нас и рассказывайте! — воскликнул Арамис.
— Да, дорогой Шарль, несправедливо столь долго испытывать наше терпение, — поддержал товарища Портос.
— Я как раз это собирался сделать! — вспыхнул гасконец. Мушкетеры примирительно замолчали, и он смог продолжить. — Мы можем ехать, — сказал он, успокоившись.
— Вы добились от гетмана, чего хотели? — поинтересовался Атос.
— Да.
— В полной мере?
— Именно так.
— В таком случае, я вас поздравляю, — Атос подошел к д’Артаньяну и обнял его.
Остальные мушкетеры последовали его примеру.
— Значит, мы можем отправляться сейчас же? — спросил Арамис.
— Конечно, дорогой Анри.
— И нам никто не будет препятствовать? — встрял Портос.
— Вы зрите в самый корень, дорогой Исаак, — в объятиях Портоса д’Артаньян казался ребенком.
Приготовлениями занялись безотлагательно. Сборы были недолгими — немного нужно времени, чтобы упаковать нехитрый скарб простого солдата.
Хмельницкий сдержал слово и выделил мушкетерам сотню козаков в качестве сопровождения. Кроме того, он выдал им грамоту, в которой предписывалось везде, где французы будут останавливаться на постой, предоставлять им кров, еду, питье, корм лошадям, а также, в случае надобности, самих лошадей.
Козаки проводили мушкетеров до известного им уже Константинова. Далее предстояло двигаться самостоятельно.
Всю дорогу на запад, которая заняла существенно меньше времени, чем долгий марш армии Хмельницкого от Замостья к Киеву, д’Артаньян размышлял над тем, почему гетман так долго тянул с разговором, и не было ли умысла в том, чтобы объявить свою волю в Киеве, в этой древней столице, которую он, похоже, собирался сделать столицей нового украинского государства. Хотя, это могло быть всего лишь совпадением, возможно, до этого Хмельницкий просто не знал, что ему ответить.