Земли семи имён - читать онлайн книгу. Автор: Дарина Стрельченко cтр.№ 59

Поутру выпал первый иней. Острыми узорами укрыл крыши, чеканкой размеловал стены, окна серебром расцарапал. Зима отчаялась поджидать, пока ласковая осень лето прогонит, да явилась на порог колючей госпожой в сатиновом ледяном платье. Здешняя, вольная, широкая, не та она была, какой в Грозогорье ступала…

Парни, что давеча Альгин крик под окном слышали, вернулись спозаранку. Дуют на пальцы, кутаются в суконные свитки, а постучать до солнца не решаются.

Альга проснулась засветло, да и ночью сон не сон был, а тёмный колодец. Распахнула окно, крикнула:

– Какие вести?

Хлынула с улицы слабая, что чернила разведённые, синь, дохнул холод. Парни княжеские подобрались, в струнку вытянулись. Старший протянул ей льняной свёрток. Лён грубый, да не простой: вышит алым ягодным узором, словно живая малина по осени с его стеблями переплелась, да так и соткали полотно.

– Велено тебе передать кусок каравая княжеского, – промолвил и отдал свою праздничную ношу. Каравай княжеский, особый, пекли наутро второго дня княжения нового господина. В тесто клали чернику, калину сушёную – все печали, чёрные и красные, в хлебный мякиш прятали, с глаз подальше. Чтобы ни гари, ни крови в княжение не случалось. Каравай выходил горьковат, да, как люди говорят, лучше горечь да беду отведать загодя, в глаза глядя, да мёдом заесть, чем вслепую с ней ночью тёмной столкнуться.

Альга взяла каравай, поблагодарила. Видит, глядят на неё хлопцы застывшими глазами: вчера старухой была, сегодня опять девица. Видит, да не хочет лишний повод для пересудов давать, кумушек радовать. Спрашивает как ни в чём не бывало:

– А князь что?

– Князь новую дружину набирает. Нас берёт! – Хлопцы, точно из ларца, подбоченились, грудь колесом. – Собирает мастеров строить плотину у реки и стену каменную, чтобы мавки в новолуния в деревню не ходили, народ не тревожили. Да, говорят, хозяин реки неподалёку разгуливает, девок крадёт. Речным Гостем зовётся – слыхивали о таком? И драконы огненные, говорят, летают, стоит звёздам выйти…

– Ну, это уж байки. Ты, Ивась, про искры колдовские наслушался, что из земли растут да волшебство будят.

– Искры, колдовство! Дружину прежнюю, поди, тоже колдовская хворь загубила!

Альга притихла, слушает, хлопцев не перебивает, а у самой внутри замерло всё, натянулось. Да только не туда разговор их свернул.

– …Вот ты княжий каравай жуёшь, а с той стороны земли в этот миг, может, колдунья из Мёртвого города идёт, магию землям раздаривает.

– Какая колдунья! Колдунья в своей крепости сидит, огни из-за стен мечет, а больше и не годится ни на что. Ворожбу по городам правительница Грозогорья раздаривает.

– Неужто даром даёт? Так зачем в дружину подаваться, пошли в те города, что ей по пути! Колдовства получим с пригоршню, а то с две, в волшебной науке поднатореем, а там хоть каждый день каравай жуй да в потолок плюй – монет наколдуешь немерено и знай веселись!

Парни хорохорятся, хохочут, на неё то и дело косятся: не улыбнётся ли? А сами и разобраться не могут, где тут сказка, где выдумка. И верят, и не верят в правительницу заморскую, в драконов горячих, в магию, что пшеничным зерном и самоцветами по земле просыпана да спит до поры. Ни твёрдости, ни огня, один трепет на душе да тоска по неясному.

– А что князь с княгиней? – Голос спокойный, что летнее утро, а в внутри вешние воды бушуют.

– О свадьбе князь объявил – на той неделе гулять будем. Да только что-то у них не ладится. Всю ночь шёпот да слёзы в горнице. Как бы не расстроилась помолвка, – ответил Ивась.

– Тебе-то какой интерес? – поддел его другой парень, плечистый, кудрявый, пуще остальных на Альгу поглядывает.

– А то не знаешь, что княжьей жене стража полагается? Да не какая попало, а почище, чем у самого князя воины.

– В палаты княжеские прописаться решил?

– Ну так и что же? Чем плохо?

– Давайте-ка вы под чьими другими окнами петушиться будете, – прервала Альга. Умолкли враз парни; глядят – глаза сердитые, а словно искрятся изнутри. – А ко мне позже наведаетесь, коли князь велит.

Поклонились, раздосадованные, пристыжённые, ушли. Альга вернулась в горницу. Тут половик поправила, там разгладила вышитую салфетку, в сундуке клубки свои распутала, разложила. Руки делом заняты, а душа птицей от счастья ликует. Ссорятся князь с княгиней!

Изба, словно в летнем мареве, в солнце купается, не глядит, что на дворе зима на пороге. Светло, золотисто, радостно. Одно тяготит, вниз тянет: тёмное пятно посреди комнаты, где князь её почивал. Пепел, зола, да крапивный стебель, да чернореца обугленный бутон.

Каждую полночь глядит в пепел, замирая, выискивает молодую зелень, ловит нить аромата: нет, только тленом тянет, тленом, ни вздоха свежести, ни крупицы весны. Зелёных побегов, почек, ниточек не находит – выдыхает горячий страх, до следующей полуночи уходит в солнечную горницу, в золотом высветленную избу, просторную, воздушную. Что с нею стало, и сама не понимает, да только дом свой таким лишь в раннем детстве помнит: белое утро, солнце в стёкла, играет радугой меж ресниц, тепло да сонно, а у стола уже звенят чашки, и пахнет сдобой, ягодами да мёдом…

И легко на душе, радостно и светло, словно тучи вокруг избы из будущего сгущаются, а покой из прошлого пришёл.

Да только души шьёшь – и боль, и грусть непременно приходят, потому как живое трогаешь. Живое на чужое касание отзывается тревожной струной. Есть мастерицы, что шьют нежно, тихо, во сне – так, что и не проснётся человек, пока швея иглу не опустит. А когда проснётся, то уж не прежним, а с новым свойством. По-другому станет думать, на мир глядеть. А то и просто легче станет – тяжкие мысли или тёмную болезнь швея отпорет, пока дрёма лучше всякого отвара действует.

За прежние дела Альга браться не хочет, но и сложа руки не сидится: непривычно, да и тёмное пятно в княжьей горнице вспомнится – и тут же тихое настроение прочь. Чтобы выгнать, выпроводить о нём всякую мысль до полуночи, Альга принялась за сложную вышивку. Достала скатерть – куплена девять ярмарок назад, а словно новая. Тонкая, батистовая, светится белизной; ни узора, ни кружева. Поле для вышивания брала себе Альга. Поле для вышивания брала, а вышло поле брани.

Сидит молча, шьёт красных петухов, рыжие колосья, ждёт вестников и вестей. А вести доносят когда добрые, когда несчастливые. Князь, молвят, укрепляет деревню, сёла объединяет. Настоящее княжество, говорят, растёт вокруг, горедарика…

Шепчут, что враги кругом да неподалёку. Про кочевников вспоминают, про коварных лодочников, что по ночам реками спускаются, что тени, что прозрачные льдины. А как выйдут на берег, сыграют на дудке, – так и дружина, и сам князь перед ними склонятся.

Говорят, дальние купцы не свои товары предлагать приезжают, а за здешними охотятся. Такое князь деревянное дело наладил! Хотел и шитьё сбывать, да ни одна мастерица в округе не может вышить салфетки не хуже тех, что в доме его родном на отшибе столы да сундуки покрывали.