Госпожа де Бреан предупредила меня, что здесь состоится заседание, а не подлинная ритуальная церемония из тех, на которые допускаются лишь посвященные.
Бот как! Тут тоже были посвященные. Я встречала их повсюду, с тех пор как познакомилась с тайным обществом «Высшая Мудрость». У элевсинских, дельфийских таинств и мистерий
[37] Исиды было множество современных последователей, и, очевидно, ряды мистагогов были весьма многочисленны.
Я могла представить себе мистерии в древнегреческих или египетских храмах; их величественное убранство действительно способно было вызвать смятение у неофита… Знал пи тот точно, к чему стремился?.. Священный ужас, царивший в этих сакральных местах, вероятно, сковывал мышление и рассудок, оставляя место лишь для чувств, как то: ожидание неведомого, приближение к порогу потустороннего мира, надежду на встречу с богами. И какой жалкой пародией выглядят обряды инициации, совершаемые в убогой квартире Журдана или в любом другом столь же банальном доме! Как люди могут без смеха участвовать в подобном фарсе? Однако таких находилось немало, и временами, по вечерам или после обеда, секретарь уединялся с четырьмя-пятью избранными; в комнате, использовавшейся для разных целей, жгли ладан и перешептывались. Как правило, когда происходили такие сцены, я уходила из дома. Однажды, вернувшись незадолго до наступления темноты, я услышала вздохи и бормотание вперемешку с рыданиями, доносившиеся из кухни, расположенной в конце прихожей. Я направилась туда; дверь была заперта на ключ, но он торчал в замочной скважине. Я открыла. Маленькая госпожа Журдан сидела на табурете вся в слезах, прижимая к себе своего отпрыска, тот жалобно хныкал и пытался вырваться из материнских объятий, чтобы удрать из кухни, уже готовый вот-вот разразиться яростными криками.
Оба дрожали от холода. Стояла зима, а в кухне имелась лишь небольшая печурка, которую топили древесным углем, но и в ней не было видно огня.
— Что вы тут делаете? — в изумлении вскричала я.
— Эдмон нас запер, — жалобно ответила женщина, с которой обошлись столь жестоким образом. — У нас проходит эзотерическое собрание. И мне нельзя слышать, о чем там говорят, и видеть, что там делают.
С трудом удержавшись от смеха из жалости к этой кроткой дурочке, я направилась к двери, сквозь которую просачивались клубы ладана, открыла ее и решительным тоном сказала:
— Журдан, ваша жена и малыш мерзнут на кухне, где вы их заперли. Завтра у них может начаться бронхит.
— Что за досадное вторжение! — воскликнула с недовольной гримасой одна из присутствующих дам.
— Я полагаю, на этом заседание окончено, — произнесла другая, бросив на секретаря злобный взгляд.
После ухода гостей Журдан понуро отправился на кухню, чтобы выпустить свою семью на волю.
Обстановка в «ложе Пифагора» в корне отличалась от атмосферы, царившей в ложе «ананда». Солидная удобная мебель, важные манеры членов общества могли вызвать у посетителей другие чувства.
В гостиной среди множества кресел, обитых бежевым бархатом, возвышался помост со столом для выступающих. Над ним висела большая звезда, ярко выделявшаяся на фоне голубой стены. Надпись под ней гласила: «Даже если она слишком высока». Таков был, как я верно догадалась, девиз ложи, призыв, как мне объяснили позже, стремиться к возвышенной цели, даже если понимаешь, что достичь ее невозможно.
Эта мысль о безнадежном восхождении напомнила мне буддистскую притчу, где говорилось о лестнице, устремленной в небо; посредством этого образа автор текста, вероятно, высмеивал сектантов, движущихся к призрачным целям. Я же сочла занятной идею рискованного подъема к облакам в неведении того, что находится за ними, без какой-либо гарантии, что там вообще что-нибудь есть, и мне понравился девиз «ложи Пифагора». В конце концов, важен лишь сам путь, движение вперед сквозь меняющиеся на каждом шагу «пейзажи». Разве кто-нибудь тешит себя надеждой добраться до горизонта? Следует ли из-за этого отказываться от радости ведущих к нему дорог?..
Разумеется, я не стала делиться подобными размышлениями с хозяевами. Сидя среди слушателей объявленного заседания, я наблюдала за предшествующей ему церемонией.
Присутствующие встали, чтобы торжественно прочесть нараспев знаменитые «Золотые стихи»
[38]; их текст в переводе на французский Фабра д'Оливе
[39] был роздан приглашенным. Роскошная бумага, страницы с цветным обрамлением — все это, наряду с обстановкой в зале, свидетельствовало о том, что «ложа Пифагора» располагает финансовыми средствами.
Приняв подобающую позу и закрыв глаза, собравшиеся декламировали:
Дань святую бессмертным богам отдавай.
Веру также храни, память светлую чти
Всех великих героев и полубогов.
Будь же сыном примерным и братом надежным.
Нежным мужем, а также хорошим отцом.
И в друзья выбирай лишь того, кто всегда
С добродетелью дружен, кто истине друг.
В твоей власти и страсти свои одолеть,
Научись же безумье свое укрощать,
Будь активным, умеренным, гнева страшись.
Ни открыто, ни в мыслях себе не давай
Зло творить и себя самого уважай.
Не болтай и не действуй бездумно, мой друг.
Справедливость люби и запомни одно:
Сила грозная всем нам велит умирать.
А земные блага, что приходят легко,
Ты с собой не возьмешь, их легко потерять.
Что касается бед, приносимых судьбой,
Относись к ним как к должному и не ропщи,
Да старайся как можешь их бремя сносить.
Так внемли мне и сердцем запомни слова:
Предрассудкам и очи, и уши замкни,
А примера вовек ни с кого не бери.
Думай, действуй, живи лишь своим ты умом,
День грядущий твой долг в настоящем узреть.
Не берись же за то никогда, в чем ты слаб,
Да здоровье свое береги: раздавай
Телу — пищу и отдых — рассудку с умом.
Роскошь, скупость к хорошему не приведут,
Надо нам золотую средину блюсти.
Пусть Морфей никогда твоих век не сомкнет.
До того как ты вспомнишь, что за день успел.
Воздержись от дурного, упорствуй в добре
И обдумай получше советы мои.
Возлюби их и следуй им точно; они
К добродетелям горним тебя приведут.
Я клянусь в этом Тем, кто в сердцах начертал
Символ чистый, глубокий Тетрады святой.
Из которой природа начало берет,
Что являет нам, смертным, прообраз Богов.
С этой мудростью Истину ты обретешь:
Сущность сможешь постичь разнородных вещей.
Да и целое разом легко охватить,
И конец, и начало явлений узнать.
Будь на то Божья воля, и ты вдруг поймешь,
Что природа во всем неизменна всегда.
И когда ты права свои все уяснишь,
Не останется в сердце желаний пустых.
Ты увидишь, друг мой, что страданья людей —
Плод их выбора личного; тщетно они
Ищут счастье вдали, а оно в них самих.
Бог! Открой им глаза, чтоб несчастных спасти.
Впрочем, нет: человек, ты — творенье богов,
Посему должен сам ты ошибки узреть,
Мудрым стать и счастливым; в спасительный порт
Попадешь ты, коль скоро свет правды узришь.
Соблюдай же, о смертный, законы мои,
И не делай того, что смущает твой дух.
Пусть господствует разум над телом твоим,
Дабы ты, возносясь в лучезарный эфир.
Ряд бессмертных пополнил и сам Богом стал.
То было нечто вроде богослужения. Помимо членов секты, в зале находилось полдюжины гостей-непосвященных; долгое чтение хором явно оказало на некоторых из нас усыпляющее воздействие. Докладчик, поднявшийся после этого на трибуну, не мог рассчитывать на должное внимание с их стороны. Признаться, даже я, несмотря на свою недремлющую любознательность к философским учениям, чувствовала себя довольно отупевшей.