Волчанский крест - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Воронин cтр.№ 72

— Хорошая у тебя, дядя Коля, секретарша, — сказал Ежов, проводив Алевтину Матвеевну долгим задумчивым взглядом. — Не вертихвостка какая-нибудь и дело свое знает туго.

— Хорошая, хорошая, — проворчал из-под стола Субботин, который, наклонившись, рылся в тумбе. — Только ты, Макар, не мылься.

Он вынырнул из-под стола, провел ладонью по красному от прилившей крови лицу и небрежным жестом опытного фокусника, выполняющего незатейливый трюк на детском утреннике, выставил на стол бутылку и два граненых стакана.

— Я говорю, не мылься, — повторил он, отворачивая пробку, — потому что мыться не придется. Не про тебя она писана, Макар Степаныч. Смотри, попробуешь сманить — лично все ребра пересчитаю, вот этой самой рукой.

Иллюстрируя угрозу, которая была шутливой, дай бог, чтоб хотя бы наполовину, он показал Ежову кулак. Кулак у господина мэра был большой и мясистый, истинно мужской; при взгляде на него как-то сразу чувствовалось, что, если Николай Гаврилович плюнет на приличия и сам полезет в драку, его противнику не поздоровится.

— Ну-ну, дядя Коля, — усмехнувшись, сказал Ежов. — Что это ты вдруг — «не про тебя писана, ребра.». Что-то, как я погляжу, у нас в Волчанке в последнее время стало слишком много вещей, которые не про меня писаны.

Рука Николая Гавриловича замерла, немного не донеся горлышко бутылки до стакана.

— Например? — осторожно поинтересовался он, глядя на Макара из-под насупленных бровей.

— Да я так, вообще, — слегка отработал назад Ежов. — На секретаршу вот не заглядывайся. Этого не трогай, того не смей, туда не ходи.

Николай Гаврилович крякнул, отвел взгляд и твердой рукой налил по полстакана водки.

— Значит, ты опять за свое, — сказал он с неопределенной интонацией, завинчивая пробку и отставляя бутылку в сторонку. — Все тебе неймется.

— Ну, а почему бы и нет? — окончательно обнаглев, сказал Ежов. — Мы с тобой родственники, это раз. И потом, если без ложной скромности, я в этом поселке не последний человек. Прямо скажем, второй после тебя.

— Да, от скромности ты не помрешь, это точно, — заметил мэр. — Ни от ложной, ни от истинной, ни от какой.

— Должен бы, кажется, понимать, что вокруг творится, — будто не слыша его, продолжал упрямо гнуть свое Ежов. — А я, веришь, ни хрена не понимаю!

— Не понимаешь — значит, умом не вышел, — придвигая к нему стакан, заявил Субботин. — Или это просто тебе не нужно. Одно из двух.

— А третьего варианта быть не может?

— Например? — удивился Николай Гаврилович.

Он весь кипел от раздражения (опять двадцать пять за рыбу деньги!), но внешне оставался совершенно спокойным и, как всегда, рассеянно-добродушным — этакий деревенский простачок, неизвестно как попавший в кресло главы администрации.

— Ну, например, я могу чего-то не знать, — предположил Ежов. — Чего-то важного и даже, я бы сказал, главного. Ну, вроде ключа к шифру. Если смотреть на шифрованную запись без него, получается какая-то непонятная белиберда, а стоит им воспользоваться, как сразу все становится ясно.

Субботин хмыкнул и легонько стукнул донышком своего стакана о стакан Ежова. Они выпили и не без удовольствия закусили пирожками. Николаю Гавриловичу, который благодаря богатому опыту давно научился по внешнему виду определять, какая начинка находится внутри, достался пирожок с яйцом и зеленым луком — его любимый, а Ежову пришлось довольствоваться начинкой из квашеной капусты, что тоже было недурно.

— А тебе не приходило в голову, — жуя и оттого не совсем внятно выговаривая слова, поинтересовался мэр, — что раз надпись зашифрована, а ключа у тебя нет, то ее именно от тебя и зашифровали? От тебя и таких, как ты, — подумав, поправился он.

— Вот я и спрашиваю, — настаивал Макар Степанович, — почему? От каких это таких, как я?

— Посторонних, — хладнокровно ответил Субботин. — Пришлых.

— Это я-то посторонний?!

— Во-первых, да, — все так же спокойно ответил мэр. — Чтоб своим стать, тут надо родиться и вырасти, да не тебе одному — и отцу твоему, и деду, и прадеду. Вот тогда и лишних вопросов задавать не придется — сам все будешь знать, с самого рождения. А во-вторых — ну, чего ты взвился? Я, может, пошутил. Ты бьешься как рыба об лед, следишь за мной, шпионов подсылаешь, всё секреты какие-то выведываешь. а их, может, и вовсе нету!

Николай Гаврилович развел в стороны открытые ладони, демонстрируя полное отсутствие каких бы то ни было секретов, а затем, снисходительно усмехаясь, долил водки себе и гостю.

— Каких это шпионов я к тебе подсылаю? — сердито осведомился Ежов, принимая стакан и с сомнением в него заглядывая. — Ты что это, дядя Коля, паранойю на старости лет подцепил?

— Ладно — паранойю! — отмахнулся Субботин. — А Захар Макарьев с Горкой Ульяновым зачем в Москву ездили? Скажешь, не ты их туда послал? Если хочешь знать, это у тебя паранойя, а вовсе не у меня! Все тебе тайны какие-то мерещатся, все вынюхиваешь что-то. А вынюхивать-то и нечего! Понял, наконец? И учти, что Захар с Горкой — на твоей совести. Кабы ты, Макарушка, не крысятничал, оба сейчас жили бы и в ус не дули.

— Что-то ты, дядя Коля, сегодня разоткровенничался, — с кривой, нехорошей улыбкой заметил Ежов. — Разговорился что-то.

— Так ведь ты, милок, мертвого разговоришь, — добродушно, как будто это не он только что забросал собеседника оскорбительными обвинениями, сообщил Субботин. — До печенок достал, ей-богу! А еще родственник называется. Давай вот, выпей лучше.

— Нет, ты погоди, — не принял предложенного примирения Ежов. — Раз уж пошел у нас с тобой такой откровенный разговор, ты мне вот что скажи: ну, Захар с Горкой — ладно, пускай. А остальные? Остальные на чьей совести, а?

— Это какие же такие остальные? — удивился Николай Гаврилович.

— Да вот, хотя бы и последние — Степан Прохоров и этот, родственничек наш, Выжлов.

Субботин пренебрежительно фыркнул, плавно покачал стаканом где-то возле виска, намекая, что у собеседника не все дома, и залпом выпил водку.

— Ну, брат, ты и хватил! — произнес он перехваченным голосом, шумно нюхая надкушенный пирожок. — Ну, залудил! Прохоров. Ты у Басаргина спроси, что с Прохоровым, он ведь его нашел. Медведица твоего Степана задрала — видно, с медвежатами была, а он на нее возьми да и нарвись. А что до Выжлова, так с ним и вовсе непонятно — то ли живой он, то ли мертвый, то ли утащил его кто, то ли он сам ушел.

— А серебряные пули?

— Какие еще серебряные пули?

Николай Гаврилович изумленно уставился на Ежова широко открытыми, невинными глазами. Это были самые обыкновенные глаза немолодого, ведущего не слишком здоровый образ жизни человека — серые, чуть мутноватые, с отдающими в желтизну белками, испещренными, если приглядеться, едва заметной сеткой кровеносных сосудов. Но выражали эти глаза в данный момент не больше, чем пара мраморных шариков или просто кирпичная стена, и пытаться что-то в них прочесть было все равно что играть в гляделки с березой. Или, скажем, с елкой.