Мы продолжали глядеть друг на друга, словно все вокруг нас исчезло. В зале находились только мама, я и гитарная партия.
Внезапно ее лицо озарила широкая улыбка, и она не прикрыла ее ладонью.
Поначалу ее робкое пение пропадало на фоне ударных. Но вскоре ее голос стал смелее, и в какой-то момент она откинула назад голову и запела полной грудью строчки из песни Landslide.
Когда музыка кончилась, мама прошептала что-то солисту. Тот дал сигнал группе, и заиграло вступление к песне Rolling Stones. Мама задвигалась взад-вперед по сцене. За короткими, кудрявыми прядями скрывалась половина ее лица, но мама не убирала их, и пусть она не выглядела так же культово, как когда-то давно с прямыми волосами, в ее старом образе она все равно предстала передо мной той Сьюзи в короткой мини-юбке. Она все еще жила в ней.
Глядя на то, как мама, восторженная и немного вспотевшая, идет в нашу сторону, папа пробормотал:
– Какая же она потрясающая.
Он ни на секунду не отрывал от нее глаз.
– Потрясающая, – согласилась я.
Выступление Raw Cow Hide было в самом разгаре, когда приехала полиция. Несмотря на то что у баров вдоль бульвара Сансет выстроились длинные очереди, кто-то из наших соседей пожаловался на шум. Малькольм уже собирался поспорить с полицейскими, как вдруг они заметили бокалы с вином и пригрозили тем, что попросят каждого из присутствующих предъявить удостоверение личности.
Гости быстро разошлись.
Мама сидела за столиком в углу, вытирая пот с шеи. Папа прошептал ей что-то на ухо, и она звонко рассмеялась. Они собрали вещи и подошли попрощаться.
– Мы уже давным-давно должны были лечь спать, – напомнил папа.
– Говори за себя, – широко улыбнулась мама.
Папа ушел за машиной, а мы с мамой остались ждать его.
– Не помню, когда в последний раз так веселилась, – призналась мама, когда он подъехал. Она взяла меня за руку. – Эвелин бы очень понравилось.
Она сжала мою ладонь и убежала на улицу. Папа помахал мне на прощание, и они унеслись навстречу своей жизни в Вестсайде.
Наблюдая за их автомобилем, удаляющимся за горизонт, я вдруг осознала, что мама, наконец, освободилась.
А вот Билли был все еще заключен в «Книгах Просперо». Как и Эвелин.
Малькольм заметил, как я стою у окна и задумчиво смотрю на бульвар Сансет.
– Кажется, им понравилось.
– Наверное, – отвлеченно ответила я.
– Что случилось?
– Все правда закончилось. Квест Билли по-настоящему… закончился.
– Да, но это начало твоего собственного приключения. – Малькольм приобнял меня за талию. – Слишком банально?
– Немного. – Я толкнула его локтем. – Но мне нравится.
Когда ушел последний гость, Лючия села за стойку и принялась считать нашу прибыль. Мы с Джоани приводили в порядок столы, пока Чарли подметал пол. Шейла и доктор Хорвард сидели в углу, покуривая сигару и наблюдая за нами.
– Ты пропустил, – пробормотала Шейла, указав сигарой на пластиковый стаканчик, который Чарли не заметил в спешке.
С улицы доносился смех Малькольма и Криса, курящих траву. Я сама не понимала, что меня так удивило, ведь мы находились в штате, где депрессия или боли в спине открывали доступ к огромному ассортименту печенья, леденцов и попкорна с добавлением каннабиноидов. Я никогда прежде не видела, чтобы Малькольм курил.
– Завтра тут будет такая вонь, – крикнул Малькольм, вернувшись в зал.
– Наоборот, – не согласился доктор Ховард. – Мы очищаем это место. Что будешь: изысканную кубинскую сигару или выдохшееся пиво?
– Ни то, ни другое.
Шейла выдохнула и отдала сигару доктору Ховарду. Она подошла к Малькольму и положила руки ему на щеки. Он покачал головой, стараясь высвободиться из плена.
– Сегодня состоялся прекрасный вечер. – Она поцеловала его в щеку. – Наслаждайтесь победой.
Малькольм нашел на кухне бутылку виски Билли, в которой оставалось немного алкоголя, и налил каждому по бокалу – Шейле, доктору Ховарду, Джоани, Крису, Лючии, Чарли и мне. Мы встали вокруг одного из столиков.
– Вот мы и добьем бутылку Билли, – улыбнулся Малькольм, и мы подняли бокалы.
– «Отдал бы всю свою славу за кружку эля и безопасность», – процитировал доктор Ховард, осушив бокал.
– «Господин этот упился до потери пяти своих чувствий»
[16], – усмехнулась Шейла, покачивая головой.
– «Веселые виндзорские кумушки», – удивился доктор Ховард. – Впечатляет, моя прекрасная леди.
– «Как для себя вы ждете отпущенья всех ваших вин, так с вами наряду себе от вас я оправданья жду».
Все замолчали и повернулись в мою сторону. Некоторые наверняка узнали знаменитую цитату Просперо. Некоторые – нет. Все смотрели на меня в ожидании объяснений.
– В конце пьесы Просперо просит публику освободить его.
– На самом деле через образ Просперо к публике обращался сам Шекспир. Это его последняя пьеса, – объяснил доктор Ховард, в ответ на что Шейла ударила его, чтобы тот замолчал.
– За каким-нибудь другим столиком поумничаешь!
– Нам нужно поменять название, – предложила я. В конце «Бури» Просперо покинул свой заколдованный остров. Пора было и Билли покинуть свой. Власть его чар пропала, и нам стоило даровать ему отпущение.
– Поменять название нашего магазинчика? – Чарли не мог определиться: то ли мое предложение его глубоко ранило, то ли оскорбило.
Я взглянула на Малькольма в поисках поддержка. Он витал в раздумьях. Или же переборщил с алкоголем. Я почувствовала первый намек на некое разочарование, приятное раздражение, что наступает только с теми людьми, которым ты сам позволяешь действовать себе на нервы, так как знаешь, что в конечном счете это пройдет.
– Миранда права, – наконец, очнулся Малькольм. – Магазин изменился. Если мы хотим, чтобы он уцелел, нужно перестать жить прошлым.
Лючия поперхнулась.
– Ага, сказал человек, для которого заброшенная прачечная – целая трагедия.
– Я же не говорю избавиться от «Книг Просперо», – спокойно рассудил Малькольм. – Но теперь все иначе, и если мы не хотим испортить нажитое, нужно продолжать совершенствоваться.
– Такое только после травы можно ляпнуть, – заключила Лючия.
Доктор Ховард щипал бородку. Шейла указательным пальцем постукивала себя по носу. Лючия тыкала Малькольма ногой, поддразнивая его в свое удовольствие. Джоани, прикрыв глаза, медленно покачивалась под одну только ей известную мелодию, а Крис, скорее всего, уже спал. Один только Чарли ждал командной реакции, ждал кого-нибудь, кто будет так же встревожен, как он.