Джей замолчал, наверняка ожидая, что я извинюсь за свою резкость.
Когда этого не произошло, он сказал:
– Мне надо сходить в душ, а то скоро выходить. Позже позвоню.
Я положила трубку и осталась сидеть на полу. Будь ситуация обратной, я бы ужасно разозлилась, что он еще не взял билет. Я бы сказала, что он несерьезно ко мне относится.
Но все равно я не испытывала вины.
Произошло столько всего важного… Вот я и забыла про чертов билет. Джей должен был понять.
* * *
Малькольм до вечера угрюмо сидел за стойкой, изредка убирая в сторону свое чтиво, когда покупатели просили помочь или курьер просил расписаться за коробку с книгами. В час дня Лючия пришла в кафе на замену Чарли. Я притаилась за дальним столиком, перечитывая «Страх полета» и наблюдая за тихой жизнью магазина, слишком тихой, которую стоило усовершенствовать, если мы хотели оставить хоть какую-то надежду возродить «Книги Просперо».
Писатели один за другим уходили, пока в кафе не остались только молодой человек с девушкой – очевидно, на первом свидании – и доктор Ховард. Малькольм разрешил Лючии уйти с работы пораньше, и она принялась спешно вытирать столы, надеясь успеть до того, как он передумает. Я продолжала читать о сексуальных подвигах Изадоры Винг. Больше всего меня поразила часть про ее отношения с матерью. Изадора одновременно обожала и порицала свою мать. Она говорила, что у нее было две матери: одна любила ее и оберегала, а другая могла бы стать художницей, если бы не Изадора и ее сестры. Возможно, все мамы немного напоминали мать Изадоры. Моя-то уж точно. В ней жили два человека: одного я знала всегда, а второго никогда не встречала.
– Секс нараспашку? – поинтересовался доктор Ховард. Я быстро захлопнула книгу и прикрыла руками название. – Ой, прости, не хотел тебя смутить.
– Думаю, мне не надо было читать это на людях, – призналась я.
– Не глупи. Этот роман преобразил целые поколения женщин. Он снял табу с мастурбации, научил прислушиваться к своим желаниям и заниматься сексом нараспашку. Своего рода обряд посвящения для свободных умов. Его необходимо прочитать такое количество раз, чтобы твой позвоночник разломился надвое и выпустил наружу Изадору Винг.
Парочка на свидании сидела довольно близко к нам, но они были слишком заняты друг другом, чтобы услышать монолог доктора Ховарда. Мне же все равно хотелось спрятаться под стол.
– Мужчины столетиями писали о желаниях женщин. Но это вы должны говорить о своих желаниях. Вы должны их чествовать. – Доктор встал и поднял вверх кулак. – Во все времена книги писались спермой, а не менструальной кровью, – прокричал он слова Эрики Джонг, как мантру.
Молодые люди подавили смех и посмотрели друг другу в глаза – вот и их первое совместное воспоминание. Малькольм хихикнул, протирая стеллажи. Я потянула доктора Ховарда обратно на стул. Секс всегда смущал меня, особенно если мужчина, годящийся мне в отцы, говорит об эякуляции и женских днях. Я закрыла «Страх полета», раз и навсегда уяснив, что при докторе Ховарде ее читать нельзя, только если мне потребуется группа поддержки для пробуждения сексуального либидо. К тому же я перечитала ее уже несколько раз, а прогресс все еще не наступил. В книге должна была присутствовать какая-то загадка или сувенир специально для меня, что-то, что приведет меня к следующему этапу. Я старалась не обращать внимания на все чаще подкатывающий страх, что Билли, возможно, слишком сильно в меня верил.
Парочка допила кофе и ушла. Доктор Ховард принялся складывать свои книги в аккуратную стопку – признак того, что он собирается уходить. Он столько раз перечитывал их, что корешки разваливались. И тут меня осенило. Разваленные корешки. В «Книгах Просперо» копились сотни перекупленных изданий, которых, по словам Элайджи, не было в электронной системе, экземпляров, в которых Малькольм видел единственный лучик света в нашей растущей задолженности. Наверняка у нас имелся и перекупленный экземпляр «Страха полета», а я его не заметила.
– Мои дорогие друзья и покорные товарищи, вынужден откланяться. – Доктор Ховард поклонился и неторопливо вышел, оставив нас с Малькольмом вдвоем.
– С доктором Ховардом не соскучишься, – усмехнулся Малькольм.
– Ты читал эту книгу? – Я показала ему обложку.
Малькольм вздрогнул.
– Моя мама ее любила. Представь мой ужас, когда в подростковом возрасте я узнал, о чем она.
– Твоя мама, должно быть, раскрепощенная женщина.
Малькольм снова вздрогнул.
– Пожалуйста, больше не используй в одном предложении слова «раскрепощенная» и «моя мама».
Малькольм положил тряпку, жестом указал, что скоро вернется, и ушел на кухню. Я решила воспользоваться своим уединением и принялась копаться в электронных разделах художественной и профеминистской литературы, но там не нашлось ни одного перекупленного экземпляра книги.
– Что-то ищешь? – спросил Малькольм, вернувшись с двумя кружками.
– Просто смотрю, – ответила я.
Малькольм протянул мне чашку. Она была меньше чем наполовину наполнена какой-то янтарной жидкостью.
– Раз уж разговор зашел о моей матери, мне лучше выпить. – Он сел за один из пустых столиков в кафе. – У Билли на кухне всегда лежала бутылка виски для особенно ленивых дней.
Я подняла кружку в его сторону.
– Хьюго, меня особо не заботит ваше законодательство, но, ей-богу, этот бурбон хорош! – Малькольм бросил на меня озадаченный взгляд. – Это цитата Трумана. Он сказал ее Хьюго Блэку. – Малькольм все так же смотрел на меня со вскинутыми бровями, а я вдруг вспомнила своих учеников, которые смотрели на меня точно так же, словно история – такая же абстрактная, как математика, занудная, как грамматика, и бесполезная, как латынь. – Хьюго Блэк… верховный судья Соединенных Штатов Америки…
Я в смятении спрятала лицо в ладонях.
– А ты немного чудаковатая, – поддразнил меня Малькольм.
– Приходится, чтобы преподавать в средней школе.
– Этот навык и у нас полезен. – Малькольм поставил кружку и положил руки на стол. – Слушай, Миранда, мы с тобой не с того начали. Это моя вина. Просто… когда ты пришла, я вдруг осознал, что это все взаправду. По крайней мере, очень остро осознал.
Его слова прозвучали так искренне, словно он действительно верил, что мы впервые встретились уже здесь, в магазине, словно он не помнил, как мы увиделись еще на похоронах Билли. Его губы дрогнули в нервной усмешке, и чем дольше он молчал, тем напряженнее казалась атмосфера. Между нами все еще пролегала стена. И если причина крылась не в какой-то тайне, то я понятия не имела, в чем именно.
Мой телефон зазвенел. Мы с Малькольмом заметили на экране имя Джея. Я быстро отключила звук. Виски оказался крепким, и я чуть не закашлялась. Малькольм посмаковал виски во рту перед тем, как проглотить его.