Перед нами возник гартнеровский дом. Большой, бесформенной горой возвышался он среди голых яблонь, заполнявших участок, окруженный покосившимся забором. Местами провалилась крыша, осколком зуба торчал разрушенный балкон. А заколоченные окна в башенке смотрелись как незрячие глаза слепого…
– А это что? – вдруг спросил Арсений и, развернувшись, указал на светящееся окно дома, стоявшего неподалеку.
– Соседи. Кто-то живет, – пожал я плечами. – А что?
– Ничего, – так же пожал плечами Арсений. – Пошли, посмотрим? Готов поспорить, что там еще не спят!
Я не очень понимал, что мы там можем посмотреть, тем более что время для визитов было не самое подходящее. Я хотел ему процитировать Монтеня насчет споров и дураков, но решил воздержаться.
Проваливаясь в грязь, перепрыгивая рытвины, мы подошли к старому деревянному строению, когда-то называвшемуся домом. Входная дверь была прикрыта, но не заперта. Арсений внимательно осмотрел ручку, затем, открыв дверь, так же изучил деревянные ступеньки, подсвечивая себе телефонным фонариком.
– Любопытно! – сообщил он результаты своих наблюдений. – Ручка отполирована, а ступеньки стерты… Здесь бывает много народу!
– Дому сто лет в обед, – возразил я, – вот и отполировали и вытерли за это время.
– Нет, – не согласился он со мной. – По краям на ступеньках грязь и пыль старая, очень старая. Если бы по лестнице не ходили, то пыль покрывала бы ступеньку целиком. Пошли?
И мы потопали по старой деревянной лестнице, впрочем, находившейся в приличном состоянии. Поднявшись на второй этаж, постучались в древнего вида массивную дверь, оказавшуюся тоже открытой. Затем вошли в комнату…
Тяжелая бронзовая люстра, с плафонами из матового стекла, освещала больших размеров гостиную. Странно, но темно-зеленый цвет стен не выглядел мрачным, а, скорее, делал помещение похожим на музей. И главным экспонатом этого музея была хозяйка квартиры, полулежавшая в кресле-качалке около окна и укрытая электрическим пледом. Лет ей было то ли 80, то ли 800, точнее не скажешь. Очень редкие волосы все же были уложены в некое подобие прически. Она была неимоверно худа – просто кости, покрытые кожей. Ногти на старческих пальцах были покрашены красным лаком. А на тоненькой морщинистой шее висели бусы из жемчуга, может, даже настоящего.
Пока мы с Арсением изумленно рассматривали старушку и окружавшую ее необычную обстановку, она, в свою очередь, не мигая, взирала на нас. Судя по бельмам на глазах, видеть она должна была плохо.
Обстановка комнаты заслуживала внимания не меньше, чем ее владелица. Мебель была, вероятно, если и не ровесницей Лахты, то одного возраста со старушкой. Благородного вида буфет из красного дерева с замысловатыми резными украшениями. За ним – черного цвета комод, высокий и красивый. На нем лежали какие-то украшения, расписные пасхальные яйца, свечки, пепельница в виде головы лошади, Дон Кихот из темного металла… За печкой, облицованной мраморными плитками, располагалась «горка» (кажется, так называется это сооружение из дерева и стекла), на ней привлекали внимание графинчик синего стекла и такая же пара рюмочек. Напротив стоял диван с высокой деревянной спинкой. Стулья из того же гарнитура были аккуратно расставлены вокруг стола, на котором возвышался светильник в виде полуголого человека в медвежьей шкуре. На стенах, в красивых золоченых рамах, висело несколько картин…
– Добрый вечер! – сказал, наконец, Строганов.
– Возможно, – ответила старушка. – Слушаю вас, молодые люди. Зачем пожаловали?
– Видите ли, мадам… – начал он.
– Не вижу, я слепая, – отрезала она.
– А как вы узнали, что мы – молодые люди? – спросил Арсений.
– Я же не говорю, что я глухая! Слышала вас, когда вы были на улице, потом поднимались по лестнице. Весьма резво, и даже без одышки. Ровное дыхание молодости… – Голос у нее был резкий, слегка хриплый, но уверенный и громкий. – Так что вас привело ко мне? Любовные проблемы? Или финансовые трудности?
Мы с Арсением переглянулись. Он что-то хотел мне сказать, но передумал.
И вдруг у меня пронеслась интересная мысль – Шувалкины говорили про какую-то старушку, которая живет около дома Устиньи – Гартнера! И зовут ее… Я напрягся, пытаясь вспомнить имя…
– Э-э… Простите, вас не Матильдой зовут? – обратился я к ней.
Та совсем не удивилась, чего не скажешь об Арсении! Кажется, ему я и забыл донести эту информацию – посчитал неважной! Он испепелил меня взглядом, но решил, что расспросы оставит на потом.
– Разумеется, – каркнула она, – если вы ко мне пришли! Как меня еще могут звать?
– А про Гартнеров вы что-нибудь слышали? – мрачно поинтересовался у нее Арсений.
Матильда молча уставилась на него. Тот тоже решил больше ничего не говорить. В комнате повисла тишина.
– Вам, значит, тоже… – произнесла она уже негромко, – тоже не дают покоя Гартнеры?
– А кому еще? – спросил я.
– Мне, например! – вздохнула она. – Значит, вас не любовные привороты интересуют? Жаль…
Старушка немного запрокинула голову назад (насколько позволял согнутый позвоночник), прикрыла глаза, но продолжала словно изучать нас с Арсением. Так, во всяком случае, мне показалось.
– От вас тоже веет смертью, – вновь заговорила она, – но не так, как от этого… который был до вас!
– А когда он приходил? – вдруг заинтересовался Арсений.
– Перед вами. Точно не знаю, у меня давно потеряно чувство времени. Приходил, и все… Я решила, что он, как и вы, по делу, ан нет! Тоже про Гартнеров спрашивал… А я чувствую – от него смертью разит! Я так и спросила: ты за мной пришел? Слава богу, говорю, потому что, видно, там (указала она наверх) про меня забыли!
– А вы ему что-нибудь рассказали? – осторожно спросил Арсений.
– Нет. Я подумала, что, если он посланец Адрамелеха, он и сам все знает. А если нет, то и знать ему ничего не надо…
У меня побежали мурашки по спине: я вдруг ясно ощутил свой ночной кошмар наяву!
– Он усмехнулся и сказал, что еще придет за мной, но не сейчас. Чуть позже! И добавил, что вещи у меня в комнате красивые. Просил, как помру, вещи с собой не забирать. И что он напомнит обо мне там, на том свете…
– А что значит «веет смертью»? – произнес Арсений. Он стоял напротив старушки, скрестив руки, и смотрел мимо нее в приоткрытое окно. Хотя вряд ли что-то видел, потому что за окном была сплошная темнота.
– Это как запах, – снова закаркала Матильда. – Я его чувствую. Если от кого-то этим пахнет, то или помрет скоро, или сам убил кого-то. Я, кстати, тогда и Гартнерам говорила, а они мне не верили. Ни старший, ни младший…
– То есть как говорила? – удивился Арсений.
– Как? Ртом! Я же не немая! Да и видеть стала плохо совсем недавно. Года три назад. Или четыре…