– Мужчина мешки на ноги надел! – радостно сообщила она маме Оле.
– Ты че, дура, что ли? – ответила Ольга. – Сейчас везде так ходят! В поликлинике не была, что ли?
– Хватит на мужиков заглядываться, – захрипела баба Шура, – возьми бутылку, неси на кухню!
Катя бутылку взяла, но продолжала смотреть на меня с неподдельным интересом.
– Че хотели-то? – поинтересовалась Ольга, когда мы сели вокруг стола.
– Я уже говорил, что мы с моим напарником расследуем убийство Устиньи Филипповны…
– Вы че, мент? – удивилась она.
– Цемент, блин! – перебила ее баба Шура. – Я ж тебе говорила, что они это… Как их? Ядрить твою, памяти никакой!
– Да ниче ты не говорила! – огрызнулась ее дочка. – Задолбала, старая…
Ну, пришлось мне повторять все заново: что мы частные детективы, расследуем убийство, хотели их расспросить, может, знают что? И про Фотографа, вот его портрет…
– А че расследовать-то? И так все знают, кто пришил старуху! – заявила Ольга. – Хахель Иркин! Я уж не знаю, сама она знала или нет? Наверное, знала… А хорошая девка-то была! Ну, со всеми случается! – добавила она, видимо, в ее оправдание.
– А ты все знаешь, – возразила Александра Никитична. – Кто, кого да где… Мы-то вообще давно ее не видели! Вот на похоронах и свиделись! Хорошо, что гроб-то открытый был! А Устинья как живая прям…
– А я этого мужчину видела, – перебила ее внучка, – он тоже на похоронах был! – и указала на портрет.
– Катя, а вы… э-э, а ты с ним говорила? – спросил я.
Она закивала головой и широко улыбнулась.
– Вот зараза, везде успеет! – беззлобно прокомментировала мать.
– А что он тебе сказал? – стал я осторожно расспрашивать.
– Ниче. Сказал, что Ваней звать. Иван Иваныч. И спросил, как меня зовут… Интересный мужчина.
– Я те дам интересный! – накинулась на нее Ольга.
– Да! – стояла на своем Катя. – Мне понравился. И молодой, не то что ты! – Последнее относилось ко мне.
Я вежливо улыбнулся. Значит, Фотограф младше меня. Или я так плохо выгляжу.
– Только креститься не умеет! – Видимо, он произвел на Катю впечатление, потому что улыбка не сходила с ее лица, даже несмотря на нападки мамы и бабушки. – Крестются вот так! – Она медленно и основательно перекрестилась.
– А он? – уточнил я.
– А он вот так… – и она перекрестилась в другую сторону.
– Вот молодежь! – вставила баба Шура. – Ну чего от них ждать, когда и покреститься правильно не могут? Нехристи! Тьфу!
И она встала и пошла в сторону кухни. Вероятно, дочка Ольга заподозрила неладное, потому что угрожающе крикнула:
– Бабка! Только попробуй!
– Так ведь только и попробую! – крикнула бабка в ответ.
– Вот пьянь старая! – Ольга встала и тоже ушла в сторону кухни.
Я еще поспрашивал Катю про «мужчину ее мечты», но ничего путного не услышал…
– А вы с мамой и бабушкой в Лахте не бываете? – напоследок спросил я.
– Бываем! – радостно закивала она. – На базар ездили, грибами торговали. И к тете Мате заходили, она нам денег немного дала…
– Да это старуха там живет одна, – пояснила вошедшая Ольга. – Ну, там, рядом с Устиньиным домом, стоит шанхай…
– Что стоит?
– Да шанхай, дом такой. В нем только Матильда и живет, все давно разъехались. Мы ей продуктов привезли, а она нам денег подкинула… Могла бы и побольше! У нее есть! Вот интересно, откуда она лавэ берет? Ведь слепая, ни фига не видит, а деньги есть. И не из заначек! В комнате-то у нее их нет, мы смотрели! Кто-то, видать, подбрасывает!
– Матильда? – переспросил я, снимая бахилы и пятясь на лестницу.
– Да, старая, ей лет сто!
– Да уж больше, – подтвердила появившаяся баба Шура. Судя по блеску в глазах, водку она успела попробовать. – Я девчонкой была, а она уже старухой!
– Спасибо большое за помощь! Всего хорошего!
Я через две ступеньки побежал на улицу. На воздух! «Breathe, breathe in the air…» (Pink Floyd)
Глава 24
Несмотря на непогоду, я решил прогуляться и не ждать трамвая. Шел по Каменному острову и напевал гимн «Anthem» Леонарда Коэна. Настроение у меня было мрачноватое.
По правую руку осталась церковь Иоанна Предтечи, где Пушкины крестили своих детей. Кстати, церковь эта когда-то принадлежала Мальтийскому ордену! Надо будет Арсению рассказать про времена императора Павла. Это воспоминание навело меня на мысли о Джоне Гартнере, который, вероятно, был членом этого ордена. Преодолев Ушаковский мост, ощущая лицом ледяной ветер от Невы, я пробрался тихими двориками до своего дома и, сидя в пустой квартире, стал ждать инструкций от Строганова.
Известие от Арсения поступило около пяти часов вечера. Сумерки незаметно превратились в темноту. Дождь сменился мокрым снегом. Дети вернулись из школы и отправились по кружкам. А от Арсения пришло СМС-сообщение: «Ну надо же, мистер Холмс! Ну надо же!» Я попробовал перезвонить, но телефон не отвечал. Решив, что это сигнал: концерт в клубе и поездка в Лахту – вот программа на вечер, я быстро собрался и ринулся на улицу.
По дороге пришло еще одно СМС-сообщение: «На Спортивной. При выходе».
Я приехал на встречу немного раньше своего напарника и, заметив кучу неотвеченных вызовов, стал перезванивать: жене, Шарапову, доктору, который узнавал про Лимонова и клинику «Алконет», пациентам… Тут и появился Арсений. Вид у него был утомленно-рассеянный. Волосы всклокочены, глаза расширены, красные, как у кролика, под глазами черные круги. Плащ застегнут криво.
– Как самочувствие? – заботливо поинтересовался я.
– Я чувствую! – наклонился он ко мне. – Чувствую, что мы все ближе!
– В каком смысле? – Я пытался угадать, он пил или принял что-то сильнодействующее?
– В смысле поимки преступника! – выдохнул он мне в ухо. – И разгадки! Я просмотрел тысячу выпусков газет! Выяснил, кто украл кольцо-талисман Пушкина! Обнаружил убийцу одного из Гартнеров! Узнал о судьбе другого Гартнера! Заподозрил причастность Мальтийского ордена к преступлениям! Я знаю все! Ну, почти все!
Последнее он произнес в полный голос, чем привлек внимание двух полицейских. Я счел за благо покинуть вестибюль метрополитена. На улице встряхнул его за плечи и попросил поделиться.
– А у меня денег почти не осталось, – тут же ответил Арсений.
– Поделись своими знаниями, – пояснил я, не особо веря в сказанное им.
– Сначала ты. Докладывай о Шувалкиных, что удалось узнать? – С этими словами Арсений купил в «Союзпечати» бутылку воды и, вылив ее в ладони, умылся.