– В Будгоще не говори никому, куда ты собрался, – просил он Бера еще перед отъездом из Хольмгарда. – Хоть это и не их дело ныне, но все же помнят, что прежнего Князя-Медведя за девку убили, а он все-таки им сын…
– Я никому не собираюсь ничего говорить, – утешил его Бер. – Когда имеешь дело с колдунами, то чем меньше болтовни, тем надежнее. Я еще успею прославиться, когда вернусь с победой, девой и головой дракона… то есть медве… словом, чудовища.
– Какой головой! – испугался Судимер. – Я же тебе толковал – нельзя его трогать!
– Я пошутил! Я его не трону. Если только он не попытается меня убить.
Судимеру было рано возвращаться в Плесков: ему требовалось завершить кольцо, обойдя еще пять-шесть волостей между Шелонью и Чудским озером. А Беру, чтобы успеть обернуться туда и обратно, предстояло ехать прямо сейчас. Время для путешествия наступало самое неудачное: летом его можно было бы совершить по воде, зимой еще легче – на санях по льду. Но сейчас сочли за счастье, что успели пересечь Ильмень в лодьях. В Будгоще наняли лошадей.
У Бера было с собой десять отроков – ради чести и возможных дорожных превратностей. Несмотря на самую унылую и неприятную пору года, в путь он пустился охотно: юность радуется любой перемене, особенно сулящей приключения и славу. В Плескове он никогда еще не был и не знал никого из тамошней родни, хотя о многих был наслышан. Приятно будет повидать новые места, познакомиться с родичами. К тому же шла пора павечерниц, и немало места в мыслях Бера занимали еще незнакомые плесковские девы, с которыми он не состоял в родстве. А осенний ветер, холод, бьющий в лицо влажный снег девятнадцатилетнему парню в хорошей одежде и на добром коне были нипочем.
Судимер ходил несколько мрачный, опасаясь за последствия той застольной беседы. Он не мог скрывать от Сванхейд известия о ее родной правнучке, но тревожился, что не к добру все это дело с Малушей выплыло наружу. Шепотом проклинал «всех этих баб», сам толком не зная, кого имеет в виду. Оставалось надеяться на благоразумие Бера, который, хоть и имел склонность к лишней прямоте, все же был наделен должной осмотрительностью.
Уже на Шелони путников застала настоящая зима: часто шел снег и уже не таял, земля смерзлась, река покрылась снеговой кашей, густевшей с каждым днем и обещавшей скорый ледостав. Прибрежной тропой они добрались до междуречья Узы и Черехи. Летом здесь был волок, и тут пути дяди и племянника расходились: Беру отсюда предстояло ехать к Плескову прямой дорогой, а Судимеру – окольной.
– Ты поезжай в Варягино и там Уте все обскажи, – напутствовал князь племянника. – Она тебя на ум наставит.
– Я знаю, любезный мой вуюшко! – отвечал Бер. – Сперва идут к первой ведьме и у нее спрашивают дорогу к старшей сестре. Или я сказок мало слушал? Знаю, как быть.
– Уж больно прытка ваша порода варяжская, да немало из этого выходило беды! – вздыхал Судимер. – Сказок он слушал… Свенельдич тоже вот… знал, у кого дорогу спросить. Да по сей день из того леса не выберется!
Бер приподнял брови и только просвистел в ответ. О Мстиславе Свенельдиче он был наслышан, но сам его не знал и по обычаю молодых полагал, что его поколение будет половчее прежних.
Летом или по прочному санному пути заблудиться было бы негде: Череха впадает в Великую, а Великая ведет прямо к Варягино. Но сейчас приходилось ехать берегом и в каждом жилом месте просить отрока в проводники: без помощи местных Бер не нашел бы занесенные тропки. Из-за снегопадов продвигались шагом, бывало, что за день проделывали едва половину обычного перехода, а то и меньше. Нередко приходилось пережидать до утра в какой-нибудь веси из двух-трех избушек, потому что довести до следующей засветло хозяева не брались.
Только на пятый день, уже почти в темноте, впереди над застывшей рекой показалось селение, по описанию то самое, которое они и искали. Бер вгляделся: скалящихся черепов с огоньками в глазницах на кольях тына вроде не висело.
– Оно, что ли? – прищурился Свен, немолодой десятский. – Варягино?
– Должно быть оно, – кивнул Бер. – Здесь живет младшая ведьма, которая укажет мне путь к старшей. В самую чащу…
* * *
В тихой, полутемной Вальгардовой избе как будто ударила молния. Сын Беряши улыбался и не знал, как поразили Уту его слова.
Никто не знал, как долго Малуше положено оставаться у медведя. Ута надеялась, что Бура-баба сама отошлет ее, как придет время. Но что если та рассудит оставить ее в лесу навсегда? Хоть Эльга и считала, что так будет лучше всего, Ута не могла с этим смириться. Предслава часто плакала, когда на нее находила тоска, жаловалась, что ее дочери судьба сгинуть в лесу. А может, уже и сгинула, откуда знать? О том, чтобы кого-то за Малушей послать, родичи даже не думали. Но боги подумали за них, и вот он появился – витязь из преданий, готовый идти по следам плененной девы. Не знающий, кто такой Князь-Медведь, не боящийся темной чащи… Чем больше Ута смотрела на сына Беряши – его голубые глаза под русыми бровями, светлые кольца волос на высоком, во всю их породу, лбу, его улыбку, разом приветливую и дерзкую от несокрушимой веры в свои силы, – тем прочнее овладевало ею убеждение, что именно так и должен выглядеть посланец богов. Не ждать же, что у него взабыль будут руки по локоть в золоте, а ноги по колено в серебре.
– Ты – сестра моей матери, кто же меня, молодого, на ум наставит, если не ты? – наседал Бер. – Укажи мне дорогу, где ее там искать, в этой чаще? Есть же у тебя волки серые, – он задорно взглянул на Улеба, – кто дорогу знает, пусть меня проведут. Проведешь, а, брате? Не поверю, чтобы вы тропинок к своему оборотню не знали.
– Но зачем она тебе? – наконец выговорила Ута. – За девой к медведю ходит жених, а ты ей не жених – она тебе сестра…
И подумала: Святославу Малуша тоже сестра, в том же самом пятом колене…
А знает ли Бер, почему Малушу отослали в лес к медведю? Что-то в его открытом взгляде говорило ей: нет. Ему не сказали. Эльга скрыла позорную тайну от Сванхейд, а Судимер не решился выдать даже то, что дева ушла уже «непраздной».
– Она мне племянница, – вежливо поправил Бер. – Дроттнинг Сванхейд пожелала, чтобы я привез к ней эту девушку.
Было ясно, что для Хольмгарда желание Сванхейд – закон, оно не нуждается в оправданиях.
– Госпоже Сванхейд дороги все ее потомки, – все же стал объяснять Бер. – У нее было одиннадцать детей, как ты, возможно, знаешь. Но лишь шестерым из них посчастливилось сделаться взрослыми людьми, и то Альвхильд, самая старшая моя тетка, умерла еще невестой. Сванхейд пережила почти всех, сейчас остались лишь мой отец и Альдис, здешняя княгиня. Моя бабка желает знать, что все ее потомки, кто живет на свете, благополучны. Она была рада узнать, что внучка ее дочери Мальфрид, носящая то же имя, приехала в Плесков и должна выйти замуж недалеко от наших краев. И вдруг оказалось, что вместо замужества девушка отослана в лес к медведю! Судимер сказал, что в здешних краях такой обычай для знатных дев…
– Это правда. – Ута кивнула в ответ на его вопросительный, пристальный взгляд, но с таким неловким чувством, будто лжет. – Даже Эльга… твоя киевская вуйка, тоже была…