– Да, капитан, – сказал Уортон, когда они только отчалили, – мы с ней еще хлебнем.
– Не сомневаюсь, – отозвался Джерико. – Вопрос только – чего.
– Горя?
– Может, и горя, а может, и чего другого.
И Джерико покинула мостик, чтобы присоединиться к Анастасии.
Анастасия не смотрела на бегущую за бортом воду. Но не смотрела она и на горизонт. Взгляд ее был обращен к тому, что не было открыто физическому зрению.
– Раздумываете, не прыгнуть ли за борт? – спросила Джерико, разбивая то, что выглядело как толстый слой льда. – Мне как-то беспокойно.
– Я устала ходить взад-вперед по каюте, – ответила Анастасия. – Здесь, на палубе, проще прийти в себя и успокоиться. Вы говорили с Поссуэло?
– Говорила.
– Что он сказал про Роуэна?
Джерико, прежде чем ответить, выждала паузу.
– Он ничего не сказал, – ответила она, – а я не спрашивала.
– Значит, его захватили, – сказала Анастасия и в отчаянии ударила ладонью по поручню. – Я плыву к свободе, а он пойман.
Джерико подумала – а вдруг Анастасия прикажет повернуть корабль и отправиться за Роуэном. Если она сделает это, Джерико придется подчиниться – она же жнец! Но Анастасия ничего не сказала. В ней достало мудрости понять – так будет только хуже.
– Я не могу, убей меня бог, понять причин вашей привязанности к Жнецу Люциферу, – рискнула сказать Джерико.
– Вы ничего про это не знаете, – отозвалась Анастасия.
– Я знаю больше, чем вы думаете. Я была рядом с Поссуэло, когда мы открывали куб. И я видела вас в объятиях друг друга. Это была та степень близости, которую даже смерть не в состоянии скрыть.
Анастасия отвела глаза.
– Мы сняли одежду для того, чтобы нас убил холод, а не отсутствие кислорода.
Джерико улыбнулась.
– Мне кажется, это правда, но лишь наполовину.
Анастасия повернулась и долго вглядывалась в лицо Джерико.
– Джерико – необычное имя, – сказала она наконец. – Джерико, Иерихон… Вспоминается история из анналов Эпохи смертных. Помнится, там шла речь о разрушении стен. Вы – разрушительница стен?
– Лучше сказать, что я ищу разные вещи в обломках стен, уже кем-то разрушенных, – произнесла Джерико. – Правда, если честно, наше фамильное имя никакого отношения к Иерихону не имеет. Но если вам оно не нравится, можете звать меня Джери. Так делают.
– Хорошо. А какими местоимениями вы пользуетесь, Джери?
Джерико понравилось, что Анастасия не ходит вокруг да около, а спрашивает прямо – в отличие от людей, которым почему-то неловко оттого, что они видят в Джерико гендерную амбивалентность. Как будто она появилась у нее случайно, а не намеренно.
– Он, она, оно… какая разница? – покачала головой Джерико. – Эти местоимения – такая нудная вещь! Мне больше нравится называть человека по имени. Но я могу ответить и на ваш более глубокий вопрос. Во мне сочетаются мужское и женское начала. Это оттого, что я с Мадагаскара.
Анастасия понимающе кивнула и сказала:
– Должно быть, вы считаете обычных людей странными?
– Да, в детстве и ранней молодости, – ответила Джерико. – Пока я не повзрослела, я не встречала людей с четко определенными гендерными характеристиками. Но со временем я научилась мириться с этим вашим странным свойством и даже ценить его.
– То есть в вас совмещаются оба начала, верно? – спросила Анастасия. – Но я полагаю, в определенное время на первое место выступает одно, а в других случаях другое, так?
Не только прямодушна, но и глубока, подумала Джерико, которой все больше нравилась эта возрожденная к жизни девушка-жнец. Какие правильные вопросы она задает!
Вслух же она произнесла:
– Все решается на небесах. Если небо чистое, я – женщина. Когда на нем облака – мужчина.
Джерико повернулась к морю и, прищурившись, посмотрела на солнечные зайчики, пляшущие на невысокой ряби. Тени от редких облаков местами скользили по поверхности моря, но – в стороне от корабля.
– Сейчас я – женщина.
– Понимаю, – отозвалась Анастасия тоном бесстрастным и спокойным. – Мой отец, специалист по культуре Эпохи смертных, говорил, что солнце в древних мифологиях почти всегда рассматривается как носитель мужского начала. То же самое, за некоторыми исключениями, относится и к луне. Поэтому, выбирая роль женщины в свете солнца и луны, вы создаете некое равновесие, гармонию противоположных начал. То, что именовалось «инь» и «ян».
– Это же относится и к вам, – проговорила Джерико. – В конечном итоге бирюзовый цвет – цвет равновесия.
Анастасия улыбнулась.
– Я этого не знала, – сказала она. – Этот цвет выбирал мой брат.
Тень скользнула по лицу Анастасии – словно острая боль пронзила ее сердце при воспоминании о брате. Джерико решила не развивать эту тему – слишком личной она была для ее собеседницы.
– А это не слишком хлопотно, – спросила Анастасия, – всегда зависеть от погоды? Такой человек, как вы, должен предпочитать большую степень свободы от внешних обстоятельств. Кроме того, все это, вероятно, страшно неудобно при переменной облачности, как, например, сегодня.
И, словно послушавшись слов Анастасии, солнце скользнуло за облако.
Джерико рассмеялся.
– Да, это могло бы приносить неудобства, – сказал он, и в этот момент солнце вновь появилось из-за облака. – Но я привыкла. Даже полюбила. Непредсказуемость стала частью моей натуры.
– Мне всегда было интересно, что чувствуют люди, рожденные на Мадагаскаре, – сказала Анастасия. – Не то чтобы я серьезно думаю о том, что это значит – быть мужчиной. Но то, что в самом раннем возрасте человек может попробовать и то и другое – это страшно интересно!
– В этом – суть дела, – сказала Джерико. – И именно поэтому так много людей предпочитают именно на Мадагаскаре воспитывать своих детей.
Анастасия вновь задумалась.
– Если бы я делила свою жизнь между морем и сушей, как это делаете вы, – сказала она, – я бы и свои гендерные характеристики определяла в зависимости от того, где нахожусь. Тогда бы я не зависела от ветров.
– Вашим обществом я наслаждалась бы и там, и тут, – сказала Джерико.
– Вот как? – усмехнулась Анастасия. – Вы флиртуете со мной даже при солнечном свете. Что же будет в непогоду?
– Одно из преимуществ малагасийцев состоит в том, что мы видим в людях прежде всего людей, и когда речь заходит о симпатии, гендер не становится частью уравнения.
Джерико взглянула на небо, где солнце стало вновь заходить за облако.
– Видите, – сказал он через мгновение. – Солнце исчезло, но ничего не изменилось.