— Мне очень неприятно участвовать в этом
споре, — сказал Кленнэм, чувствуя, что все взоры обращены па него, — тем более,
что я желал бы сохранить самые лучшие отношения с мистером Генри Гоуэном. У
меня к тому есть весьма основательные причины. Еще до свадьбы миссис Гоуэн
высказывалась мне в том смысле, что, по ее мнению, мистер Миглз стремится
содействовать этому браку — и я ее тогда же пытался разуверить. Я говорил, что,
насколько мне известно (а я это твердо знал и знаю), мистер Миглз всегда был
его решительным противником, и на словах и на деле.
— Вот видите! — сказала миссис Гоуэн, выставив
вперед обе руки ладонями кверху, как если бы она была самим Правосудием,
вещающим, что запирательства бесполезны. — Вот видите! Чего же больше! А
теперь, папаша и мамаша Миглз, — она встала, — позвольте мне положить конец
этим неуместным пререканиям. Я ничего больше не добавлю по существу. Скажу
только, что это лишнее подтверждение истины, которая всем известна по опыту: из
этого никогда ничего не получается. Попытка с негодными средствами, как сказал
бы мой бедный мальчик. Одним словом — так не бывает.
Мистер Миглз спросил, о чем она говорит.
— Напрасно думать, — сказала миссис Гоуэн, —
что люди, которые совершенно различны по рождению и воспитанию, которых
столкнули вместе лишь, так сказать, случайные матримониальные обстоятельства и
которые даже сами эти обстоятельства воспринимают по-разному, — напрасно
думать, что такие люди могут сойтись и достигнуть взаимного понимания. Так не
бывает.
Мистер Миглз начал было:
— Позвольте вам заметить, сударыня…
— Нет, нет, — прервала его миссис Гоуэн. —
Зачем лишние слова? Это факт, и факт неопровержимый. Так не бывает. А потому с
вашего позволения я пойду своей дорогой, а вы уж идите своей. Я всегда буду с
удовольствием принимать у себя хорошенькую женушку моего бедного мальчика и
позабочусь о том, чтобы мы с нею жили душа в душу. Но тянуть эти странные,
нелепые отношения — ни то ни се, ни родня ни чужие — право же, нет смысла. И
наивно надеяться, что это может привести к чему-нибудь путному. Уверяю вас, так
не бывает.
Вдова с улыбкой сделала изящнейший реверанс,
адресованный скорее к комнате, чем к находящимся в ней лицам, и навсегда
распростилась с папашей и мамашей Миглз. Кленнэм проводил ее до Пилюльной
Коробочки, поочередно служившей упаковкой всем хэмптон-кортским пилюлям; она со
светской непринужденностью уселась на подушки и отбыла.
После этого случая вдова часто развлекала
своих добрых приятелей остроумным рассказом о том, каких тяжких мук стоили ей
попытки водить знакомство с родней жены Генри — этими интриганами, которые
завлекли ее бедного мальчика в свои сети! — и как в конце концов она убедилась,
что это невозможно. Смекнула ли она наперед, что разрыв с Миглзами придаст
большую достоверность ее любимой легенде, избавит ее от кой-каких мелких
неудобств и не несет с собой никакого риска (хорошенькая куколка прочно
замужем, и отец любит ее по-прежнему) — знает только она сама. Впрочем, и у
автора настоящей истории имеется свое мнение на этот счет, и он склонен
ответить утвердительно.
Глава 9
Появилась и исчезла
— Артур, голубчик, — сказал мистер Миглз в
воскресенье вечером. — Мы тут с мамочкой потолковали и сошлись на том, что дело
оборачивается не очень хорошо.
Наша драгоценная родственница — я имею в виду
светскую даму, посетившую нас вчера…
— Понимаю, — сказал Артур.
— Этот образец любезности, это украшение
общества, — продолжал мистер Миглз, — может все изобразить не так, как оно
есть, вот чего мы опасаемся. Мы со многим готовы были мириться из уважения к
ней, но тут уж пусть не взыщет, а пожалуй, нам мириться не следует.
— Так, — сказал Артур. — Что же дальше?
— Судите сами, — продолжал мистер Миглз. —
Ведь мы чего доброго выйдем виноваты перед зятем, даже перед дочерью, и это
может повести к большим семейным неурядицам. Согласны вы со мной?
— Бесспорно, — сказал Артур, — в ваших словах
много справедливого. — Он успел глянуть на миссис Миглз, которая всегда стояла
за доброе и разумное; и на ее открытом, приветливом лице прочитал просьбу
поддержать мистера Миглза в его решении.
— Вот мы с мамочкой и подумываем, — продолжал
мистер Миглз, — а не уложить ли нам чемоданы и не пуститься ли снова
аллон-маршон? Проще говоря, не махнуть ли нам прямым путем через Францию в
Италию к нашей милой Бэби?
— Что ж, отличная мысль, — сказал Артур,
тронутый материнской радостью, озарившей ясное лицо миссис Миглз (она, должно
быть, в молодости была очень похожа на дочь). — И если вы спросите моего
совета, так я вам скажу: поезжайте завтра же.
— Нет, в самом деле? — воскликнул мистер
Миглз. — Ну, мамочка, это ли не доказательство, что мы правы!
Мамочка, с сияющей улыбкой, явившейся лучшей
наградой для Кленнэма, подтвердила, что доказательство убедительное.
— К тому же, сказать вам правду, Артур, —
добавил мистер Миглз, и знакомое облако набежало на его лицо, — зять мой успел
наделать новых долгов, и без моей помощи дело, видно, не обойдется. Так что и
по этой причине неплохо будет мне повидать его и поговорить с ним по-дружески.
Да и с мамочкой сладу нет: все тревожится о здоровье Бэби (впрочем, оно и не
мудрено) и твердит, что нельзя заставлять ее тосковать в такое время. Что
верно, то верно, Артур; очень уж далеко наша бедная девочка, и в ее положении
ей в самом деле должно быть тоскливо на чужбине. Пусть даже о ней там
заботятся, как о самой знатной даме, а все-таки очень уж она далеко. Как ни
хорош Рим, а все не родной дом, — заключил мистер Миглз, обогащая родную речь
новой поговоркой.
— Все ваши соображения верны, — отвечал Артур,
— и все говорит за то, чтобы вам ехать.
— Очень рад, что вы так думаете; это облегчает
мне решение. Мамочка, можешь начинать сборы, душа моя. Теперь уж с нами не
будет нашей милой переводчицы (она ведь превосходно говорила на трех языках,
Артур; да вы сами не раз слышали); придется тебе, мамочка, меня выручать, как
сумеешь. Мне в чужих краях всегда требуется поводырь, Артур, — заметил мистер
Миглз, качая головой, — без поводыря я шагу ступить не могу. Еще имена
существительные одолею с грехом пополам, но дальше — никуда; а бывает, что и на
существительных, спотыкаюсь.
— Знаете что, — сказал Клениэм. — Я сейчас
подумал о Кавалетто. Он может поехать с вами, если желаете. Я бы не хотел
потерять его, но ведь вы мне его вернете целым и невредимым.